Я продолжила заниматься тем, чем занималась, когда явился Драган – спать. Отключилась я практически сразу, как только закрыла глаза (сказалась мучительная ночь), и проснулась от того, что меня трясут за плечи.
— Ира! — всхлипнула Флана, когда я открыла глаза, и крепко меня обняла. Около двери стояли двое охранников.
— Не плачь, — проговорила я, мягко отстраняя девчонку.
Выглядела она скверно – лицо зареванное, опухшее, взгляд совсем детский и панический. Я была на нее сердита, даже зла, на то, что она не дала мне спасти Кетнея и сама для этого ничего не сделала. Но, с другой стороны, она просто боялась потерять единственного друга – меня. Если бы Вазраг отпустил Кетнея, то взялся бы за меня, убил так же просто, и остальным сказал бы, что я напала на него безо всякой причины, а он, бедняга, защищался.
— Я так не хотела, чтобы ты улетела, — гнусаво произнесла Флана, — а теперь только и думаю, почему же ты не улетела до того, как вернулся Вазраг… Я не хочу тебя терять! Как я без тебя? Они же… они все об одном вопят, они меня саму готовы убить…
— Улетай, — посоветовала я. — Садись на Хинто и лети подальше.
— Улечу! С тобой!
Я покачала головой.
— Даже если тебе удастся меня отсюда вытащить, даже если будут все условия для побега, я не сбегу. Потому что мои останутся здесь, Флана. Зен, Тред, Млад, Арта…
— Зен! — выплюнула Флана, и ее лицо перекосило. — Всегда Зен! Всегда он! Ненавижу его!
— А я люблю.
В этом мире мне еще не доводилось слышать, как кто-то говорит о любви. Но Флана отлично поняла, что именно я имею в виду. Ее глаза раскрылись, а затем сузились в щелки.
— Это все он, — прошипела она. — Да-да, он! Правду говорят, что декоративки все сломаны… ты жертва, его жертва! Он сделал тебя своей вещью, а ты и радуешься! Если бы не он, ты бы была совсем другой, ты бы жила как велит Вандерия, и ничего этого не случилось бы!
Я промолчала. Ей и невдомек, что этот имперец как раз таки сделал все, лишь бы я не стала вещью. Странностям моего поведения и вызывающей непримиримости характера она нашла одно-единственное объяснение – Зен. Ей самой все дал Вазраг, ее сформировал и травмировал Вазраг, и она подумала, что и я такая же – сформированная мужиком, что-то не самостоятельное, а производное, жалкое, поломанное… Не раз ведь в ее разговорах это проскальзывало.
— Я расскажу ей все! — решила Флана, и резко поднялась. — Расскажу Ванде, что ты зависима от Зена и делала все по его указке! Она поймет, она простит! Она отправит тебя в столицу к Великой матери и та тебя излечит!
— Нет, Флана, ты сделаешь только хуже!
— Я спасу тебя! Я теперь все понимаю! И она поймет!
— Флана! — я попыталась ее задержать, но всадница уже убежала, а двое сопровождающих ее мужчин оттолкнули меня внутрь комнатушки, и, выйдя за дверь, снова заперли.
Я слышала, как они переговариваются; им велено не отходить от моей двери…
— Ох, Флана, — простонала я, и опустилась на холодный пол.
Через час-другой ко мне снова зашел Драган, наверняка с посланием от мэзы. Я посмотрела на него безо всякого выражения и подумала о том, что к вечеру совсем ослабею – виски давило, плечо, отдавленное Вазрагом, болело, крутило от голода желудок, сильно хотелось пить, да и моральный настрой действовал угнетающе, отравлял.
Драган кивнул на дверь охранникам, и те послушно вышли, оставив нас наедине. Это меня не удивило: ему-то, правой руке Вандерии и крепкому мужчине, можно доверять и можно оставить со мной. И все же почему он захотел поговорить без свидетелей?
Мужчина потоптался нервно у двери, и подошел ко мне. Сунув руку куда-то себе в жилет, он достал что-то в полотне, и протянул мне.
— Что это? — настороженно спросила я.
— Лепешка и сыр.
— Отравлены?
— Нет.
Я и не подумала протянуть руку и взять еду. Драган вздохнул и сунул сверток туда, откуда взял, затем нервно оглянулся на дверь, прошелся немного по комнатушке –два шага в сторону, разворот, и снова два шага – и, оказавшись в изначальной позиции, посмотрел на меня.
Если не считать того «волшебного стеклышка», я уже настолько привыкла к жизни без очков и четкой картинки, что не замечала, насколько у меня плохое зрение – воображение и память дорисовывали расплывающиеся фрагменты, детали, дополняли образы, и я как будто действительно видела издалека.
— Вазраг родился не здесь, — начал Драган. Я не узнала его голос – обычно он был усталый, с ноткой высокомерия, в стиле «как вы все меня достали», но сейчас прозвучал иначе, глуше, с горечью. — Его сюда привезли лет тридцать назад, как и полагается, от матери своей подальше; Вандерия жила в другом месте, а здесь тогда всем заправляла другая мэза. Мальчишка крупный был, сильный, и злой, тяжело было с ним управиться. Делал только, что хотел, и от других мальчишек того же требовал – чтобы делали, что он хотел, а иначе колотил. Лез на старших, грубил. Мэза тогдашняя велела быть с ним построже, лупить нещадно, чтоб знал, что можно, чего нельзя, а то бы совсем от рук отбился. Попало ему крупно раз-другой, и случилось такое, что описался во время наказания. Вот тогда-то он мэзу и возненавидел… Да, ненавидел, но все же слушался, потому что боялся. Вырос он быстро, вытянулся в длину, раздался вширь, работу начал брать самую тяжелую, и мужики стали его уважать. Все подумали, что вырос парень и прошла дурь, и вроде бы оно так и было. Но злоба к комендантше осталась, да и не к ней одной, ко всем женщинам... Его, крупного, видного, прилетающие мэзы охотно стали для ритуалов выбирать, а у него того… не получалось. Смеяться над ним начали, мэзе говорить, мол, ухарь-то ваш чернобровый ничего не может. Да, шли такие слушки… Смеялись над ним, подначивали. А Вазраг горячий, взял да избил до смерти одного такого смеющегося. Мэза давай думать, что делать с ним таким, и отправила жить и работать подальше, на каменоломни. Долго он там пробыл, несколько годов, а когда вернулся, мэза уже сменилась, и сюда Вандерию назначили. Вот и оказались мать и сын в одной крепости. Вазрага по-хорошему надо было в другое место отослать, да не смогла Вандерия, екнуло что-то у нее. То ли пожалела, то ли стало обидно, что кровь от ее крови считают убивцем и бешеным. Взялась она за него, начала учить, как себя вести и что делать. Жизнь потекла по-старому, спокойно; и когда прибыли еще мэзы, Вазраг пошел с ними на ритуал, и все провел, как надо. Над ним не смеялись больше, да и кто бы осмелился? Это ведь не мужик вернулся, а медведь, мышц гора… Никто уж о нем дурного и не думал. Работал много, по-доброму ко всем относился, держался просто. Это потом уж стали замечать, что только с мужиками ему просто, вольготно, понятно, что только к мужикам его и тянет, а мэзы это так… обязанность. Вазраг очень хорошо помнил, что такое быть осмеянным, и никому не позволял смеяться над теми, кого для себя приглядывал. Обхаживал, одаривал, защищал… Кетней как сыр в масле катался, Фланка и Шандор всадниками стали. Все спокойно было. Пока не появилась ты.
— Во всем виновата Ирина, — сказала я саркастично.
— Если бы, — вздохнул Драган, и опустился на пол рядом со мной. — Смолчали мы, что Вандерия с сыном осталась, занялась им, подумали, что вреда не будет, что, напротив, это хорошо. Но вчера я понял, что Вазраг все тот же злой мальчик, который колотит любого, кто ему возражает. А Вандерия сделала его еще хуже, превратила в убийцу, который не сомневается в своем праве убивать, который считает Утхад своим, который ставит свои желания выше заветов богов. Я словно прозрел вчера, Ирина…
— Что толку? Кетней убит. Его не вернуть.
— Вы тоже будете убиты. — Драган посмотрел на меня. — Вандерия думала, что справится с тобой, но она ошиблась. А Вазраг… Когда ты ударила его факелом по лицу, он стал носиться по двору, как оголтелый. Все думали, это ярость, но мне кажется, это был страх. В детстве он ведь боялся той, другой, мэзы. Она была как ты – сильная.
