— Кр-ровь. Должна быть. Где?
— Нет крови, Ива, — тихо отвечает Мой. Мар-ркос. — На тебе защита Светлого. Помнишь, как ты её обрела? Ты не только сама невредима, у тебя и разум в порядке: звериная ипостась тебе его не застит… Ты ведь меня понимаешь, да?
Поспешно проглотив остатки мёда, киваю. И опять смотрю на конечности.
Пустые. Липкие. Мыть.
— Мыть, — почему-то сообщаю людям. Ах, да: это чтобы они не волновались, когда я их покину. Поднимаюсь во весь рост и, едва удержавшись, чтобы не укусить поверженного врага, обхожу его тушу, спеленатую чёрной магической сетью, и бреду к воде. Вообще-то, так ковылять неудобно, на четырёх лапах ловчее… Шаги за спиной не настораживают. Пусть. Даже хорошо, что Мой рядом. Спокойно. А втор-рой, Ар-ркаша, остался с гр-рифоном и говорит нам вслед, что вызвал подмогу. И про какой-то стазис.
Мантикорыш не отстаёт, трусит рядом. Норовит прижаться к моей задней лапе. Больше не боится. Молодец. Остановившись, сажаю его себе на загривок. Мой человек, почти неслышно ступая, идёт рядом, поглядывая на меня с тревогой. Зря волнуется. Всё хорошо.
Зайдя в озеро по колено и потянувшись лапами к воде, замираю. Из зеркальной глади на меня любуется медведица. Чёрная. С белоснежным треугольником на груди. С прекрасными серыми глазками и великолепными клыками. Кр-раси-ивая — глаз не отвести!
Со спины шумно срывается в воду мантикорыш. Пискнув, сразу плывёт, заработав лапками. Радуется.
— Ты удивительна! — ласково говорит за моей спиной Мага. — И прекрасна в любой ипостаси, слышишь, Ива?
А я…
Плюхнувшись в озеро, подвываю от смеха.
«Белочка! — говорили мне. — Или зайчик! Даже в голову не бери!» Ну, Аркаша, ну, погоди!
***17.2
Стоит мне, предварительно помывши лапы и окунувшись заодно с головой, прокосолапить на берег, мой человек, которого зовут Магой-Маркосом — о как, я помню! — предусмотрительно отскакивает на несколько шагов. Да не боится он, а просто умный! Иначе был бы мокрый. Привычно, будто всю жизнь этим занималась, отряхиваюсь. Вращательная волна идёт от головы до кончика хвоста, вода разлетается красиво, веером, во все стороны… Сдержанно улыбается Мой мужчина. Малыш Боровичок пытается повторить за мной и разочарованно пищит: у него пока нет даже гривы, а шёрстка короткая, так что выходит так себе.
Прищёлкнув пальцами, Мага отсылает в нашу сторону тёплый вихрь. Мантикорыш сохнет быстро, а вот со мной сложнее. Меня много. Поднявшись на задние лапы, задираю передние кверху и кружусь, как балерина, подставляясь под воздушные струи. Несмотря на объём и кажущуюся грузность, это тело удивительно ловко и грациозно. Я точно знаю, что могу пройтись бесшумно по самому запущенному бурелому, легко переплыть широкую реку, а, выбравшись на бережок, ещё и поиграть в догонялки с оленем или лошадкой. И выиграть. Такое вот я совершенное создание.
… А что у нас здесь? Прислушиваясь к ощущениям, кладу лапу на меховой живот. То, что он чуть выпирает, определить можно лишь на ощупь, зрительно же густая шерсть его маскирует. Но с ними всё в порядке, я знаю. Как и то, что первый оборот уже отослал малышам слепок с моей нынешней ауры, который накрепко врастёт в их магические матрицы. Откуда такая осведомленность? Влияние Защиты Светлого. Теперь, хоть и с небольшим опозданием, но я понимаю недавно услышанные слова моего некроманта. Если бы не Защита — мне пришлось бы туго и при первом обороте, и в схватке с другим оборотнем. Медведица, едва проявившись, ринулась в бой, не вытеснив при этом из моего сознания меня-человека, и победила. Но если бы не подарок дяди Георгия — монстро-птиц порвал бы её когтями до полусмерти. А мог и магией пульнуть.
Вот, кстати, о монстро-птицах… Озабоченно втягиваю воздух носом.
— Ива…
Мага снова рядом, бережно поглаживает меня по плечу.
— Я уже слышу кое-что из твоих мыслей, и это хорошо. Человеческое сознание в тебе окончательно берёт верх. Позже, если захочешь пожить в этой ипостаси, мы с тобой поучимся, как выдерживать баланс между двумя сознаниями. А сейчас, прости, но пора возвращаться в родной облик. Что, понравилось быть зверем?
Неожиданно для себя я не просто обдумываю его слова, но и отвечаю мысленно:
«Конечно, понравилось. Это здорово. Мир совсем другой, и я в этой шкуре умею гораздо больше… А можно ещё чуть-чуть побыть такой?»
Он колеблется.
— Минуту-другую, не больше. И достаточно на первый раз. Иначе потом… откат очень неприятен, Ива. Первый оборот всё равно что тренировка на неразвитые группы мышц: если переборщишь с нагрузкой — придётся расплачиваться болью. И, кстати…
Он снимает куртку.
— Скоро здесь будет много народу, Аркаша вызвал целителей из Белой Розы. Обычно в дежурной группе паладинов работает портальщик, так что ребята не задержатся. Не мешало бы тебе проявиться и одеться до их появления, а то тебе самой неловко ходить голышом.
Много народу? Обеспокоенно ищу глазами Боровичка. Не испугается ли он посторонних? Успеваю заметить лишь удаляющийся в сторону полянки рыжий задок с подёргивающимся хвостиком. Бедняга неуклюж, его слегка заносит на поворотах, но любопытство гонит вперёд. Сказать бы ещё при этом, что оно сильнее страха, но… дело-то в том, что мантикорыш больше не боится, я это чувствую. Как мне на мохнатый загривок влез, так и перестал трястись. Может, он раньше так на мамке раскатывал?
Вряд ли его напугают паладины. Мимо того же Маги он проскочил, не обратив на него внимания. Общение с Люсей и пчёлками явно пошло на пользу.
Вспомнив о своей личной паранойе, снова принюхиваюсь.
Есть причина, из-за которой я оттягиваю оборот. У моей Медведицы невероятно чуткий нос, и я спешу напоследок им воспользоваться. Ещё при нападении кондора ему — носу — показалось, что к отвратительному амбре падали примешивается чей-то ну очень знакомый запах, чрезвычайно и до неприятности знакомый, слишком уж нехорошие пробуждал… не могу подобрать слова… ах, да, ассоциации! Втянув в себя воздух, виновато бросаю Маге:
— Извини, я сейчас. Мне на минуточку. Только взглянуть поближе.
И топаю вслед за Боровичком. Мой мужчина, вздохнув, следует за мной, ступая так же бесшумно.
В следующую секунду нас оглушают радостные вопли, доносящиеся с поляны:
— Вот он!
— Вот он, голубчик!
— Наш малыш!
— Наш Боровичочек!
— Маленький, куда ж ты убежал? Купаться, да?
— Ты в другой раз без нас не ходи, нет, не ходи! Вдруг кто…
— Обидит? Ж-ж-ж… а это ещё кто?
— Ж-ж-ж… З-з-з…
Жужжание становится злобным и оглушающим. Кружащиеся над пригнувшимся мантикорышем Дюша и Ксюша, девочки-пчёлки, из добрых хлопотуний вдруг превращаются в разъярённых фурий. Это они засекли пленённого монстра, потом его жертву в луже крови, сложили два и два — и поняли, что их новый любимец уцелел лишь чудом! Тела пчёл-оборотней стремительно покрываются чешуйчатой бронёй, ручки обрастают когтями, а волосы — и это потрясает больше всего — встав дыбом, собираются в иглы, длинные, как у дикобраза. На кончике каждой иглы проступает ядовито-зелёная капля.
В кустах слышится треск, будто через них проламывается кто-то немалых габаритов. Миг — и на поляну выпрыгивает сфинга, женщина-сфинкс. Тоже явно не в радужном настроении: с отросшими клыками и когтями, с отливающими металлом перьями на крыльях… На спине у неё грозно размахивает коротким мечом взрослая Горгона в тёмных очках. Батюшки, эта-то откуда взялась?
— Р-рикар-рдо! — рычит сфинга, увидев поверженного грифона. И бросается на кондора, трепыхающегося в магической сети. — Ты убил его! Пор-рву, др-рянь!
— Стоять! — слышится сразу несколько голосов, и одновременно из новорожденного портала выпрыгивает несколько человек. Один успевает преградить путь воительницам, второй и третий сдерживают пчёлок.
— Спокойно, Миу, и вы спокойно, крылатые, пленный нужен нам живым!
Злобно фыркнув, сфинга не торопится отступать. Пока целитель пытается остановить её воздушной волной и увещеваниями, коллеги спешат на помощь к грифону. Я же бочком-бочком подбираюсь к злобно каркающему кондору, безуспешно пытающему освободиться, и, наконец, узнаю его запах.
