— Ч-черт! — я взвыла от боли и уселась прямо на горячую глину, потирая лодыжку.
Александр успел отойти немного вперед, но тут же вернулся и присел возле меня на корточки:
— Ты как?
Я — отвратительно. Я больше не могу идти, я стерла ноги, а теперь еще и вывернула одну из них. У меня кружится голова от голода и жажды, ее напекло, и кусок ткани, оторванный от платья и повязанный поверх волос, ни черта не спасает от солнцепека. Я…
— Я в порядке. Правда.
Тайлер присел рядом на землю, согнув ноги в коленях и опустив голову, спутанные пряди волос упали на лицо, но он не стал ни убирать их, ни поднимать глаз.
Кажется, отчаяние стало подбираться и к нему, вот только Александр по-прежнему не готов в этом признаться ни мне, ни себе самому.
Я сидела, потирала больную ногу и молчала.
А ведь на моем месте могла оказаться Лора. Милая нежная, но в то же время очень упорная Стэнли. Как бы вела себя она на моем месте? Плакала бы, как она устала, и как ей плохо, или же, наоборот, не подворачивала ноги и не падала бы с откосов, а смело шла вперед, слепо веря своему командиру?
— Почему я? — мой голос напоминал скрип несмазанных петель, что казался незнакомым даже мне самой.
— Что — почему? — не понял Тайлер.
— Ты как-то сказал, что земляне предложили тебе несколько кандидатов, — напомнила я. — Так почему я?
Он пожал плечами.
— Я уже говорил, мне нужен был второй пилот.
— Я была единственным пилотом из кандидатов?
— Нет.
Мог бы и соврать, что ли, раз так.
— Тогда?
— Морган, — взмолился Александр, казалось, уже из последних сил, — ну чего ты от меня хочешь? Это называется чутье на людей. Я посмотрел несколько досье, и выбрал твое.
Но я не собиралась отставать так просто, если мне суждено умереть в ближайшие сутки, то я, по крайней мере, удовлетворю сполна свое любопытство и получу ответы на все мучавшие меня до этого вопросы.
— Как «Прометей» вообще попал в программу по обмену? Вы ведь не входите в регулярные войска Лондора.
Тайлер приподнял голову, но только затем, чтобы я увидела его недовольную гримасу.
— Ты решила ускорить мой конец?
— Скорее, разнообразить свой, — ответила я чистую правду. — Разве я прошу разглашать военную тайну? Эта информация секретна?
— Да нет, — признал Александр, — просто надо было спрашивать вчера, пока у меня хотя бы язык ворочался.
Тут я, пожалуй, была согласна, мне вчера вечером в ночной прохладе тоже говорилось легче, но сейчас я, честно говоря, опасалась до следующей ночи не дожить.
Однако настаивать я перестала. По сути, это действительно не важно, все не важно…
— Это Рикардо, — Александр заговорил сам, — ему приспичило, мол, у меня получится, и все такое.
— А под «всем таким» он подразумевал рекламный ход: родной брат президента приручил землянку? — догадалась я.
— Поменяй «приручил» на «нашел общий язык», и, я думаю, да, именно это было в его планах.
— Почему тогда ты согласился?
— У меня не было причин отказывать. Я уже говорил, я хотел второго пилота… Ну а ты?
— Что — я?
— Как ты попала в программу обмена?
Я хмыкнула, была бы у меня в пересохшем рту хоть капля слюны, я бы сплюнула.
— Меня никто не спрашивал. Поставили перед фактом: или «Прометей» или в отставку.
— На корабль к ненавистным лондорцам, врагам твоей Родины, — передразнил Александр.
— Не врагам моей Родины, а моим врагам.
В глазах Тайлера промелькнуло понимание.
— Из-за Ника?
— Из-за Ника.
— Но ты ведь понимаешь, что это не я убил твоего брата и никто из моего экипажа.
Я опустила глаза.
— Понимаю, — и всегда понимала, это ничего не меняет.
Я думала, что Александр продолжит пытаться меня переубедить, настаивать, что моя ненависть к его стране беспочвенна и бессмысленна, но он промолчал. Сидел и думал о чем-то своем.
— Пойдем? — предложила я через несколько минут.
— Куда? У тебя лодыжка распухла.
— Не впервой, — соврала я, — дойду, — по правде говоря, я чувствовала себя немного виноватой, что сама начала эту тему противостояния Земли и Лондора. Мои чувства к лондорцам навсегда при мне, но сейчас, возможно, в последние часы жизни, рядом с лондорцем, на деле оказавшимся неплохим человеком, разговоры об этом были неправильными и ненужными.
Тайлер окинул меня критическим взглядом, и я поняла, моя ложь не прошла.
— Тебе нельзя идти.
— Нести ты меня не сможешь, так что у меня нет выбора, — попробовала я пошутить, но, видимо, мое чувство юмора испарилось из меня вместе с влагой.
— Ты была права, они найдут нас и здесь.
Я не стала спорить, мне на самом деле было больно, и не было сил никуда идти.
* * *
Приближался вечер, третий вечер в пустыне. Мы прожили двое суток.
Не знаю, как так получилось, но каким-то образом я лежала поперек груди Александра, а он накручивал на палец прядь моих окончательно спутавшихся волос. В этом не было ничего интимного и тем более эротического, ни у кого из нас не было сил даже думать на эту тему, все мысли сводились к одному — к воде.
— Я боюсь засыпать, — призналась я, впервые говоря кому-то вслух о своих страхах, но точно зная, что здесь и сейчас человек, находящийся рядом, меня не осудит.
— Тогда не засыпай, — спокойно ответил Тайлер. — Поговори со мной.
— Мы, кажется, уже все обсудили, то, что можно было, и то, что нельзя.
— Интересным людям всегда начнется, что обсудить, — не согласился он со мной.
— А мы интересные?
— Ну я уж точно.
— Хвастун, — были бы силы, я бы его стукнула, но мне было тяжело пошевелить даже рукой.
И тогда мы стали говорить, обо всем и ни о чем одновременно. Александр рассказывал глупые и порой нелепые случаи из своего детства, сначала в семье, потом в приюте, из которого он трижды пытался бежать.
— Куда? — спросила я.
— А черт его знает. В подростковом возрасте важен сам акт протеста, а не его последствия.
Мы смеялись, смеялись, потому что закрыть глаза и замолчать означало сдаться.
Я тоже что-то рассказывала, вспоминала истории из школы и Академии, перед глазами вставали, казалось, давно забытые лица и события. На поверхность извлекалось все, и общеизвестные факты и старые секреты. Главное было одно — говорить и не останавливаться.
А потом раздался звук, звук, показавшийся мне самой прекрасной музыкой во Вселенной — рев флайера.
Мы вскочили с такой скоростью, будто только что не мы валялись без сил. Флайер был еще далеко, и распознать его было невозможно.
