Мы вскочили с такой скоростью, будто только что не мы валялись без сил. Флайер был еще далеко, и распознать его было невозможно.
— Это могут быть карамеданцы, — озвучила я и без того очевидную вещь.
— Тогда мы их разочаруем, что до сих пор живы, — отозвался Тайлер, — и им придется подождать еще.
И мы замерли, задрав головы и с замиранием сердца ожидая приближения летящего аппарата.
А потом в лучах заходящего солнца сверкнула эмблема «Полиция Сьеры».
Я завизжала, как маленький ребенок, впервые увидевший море, и повисла у Александра на шее. Кажется, мы обнимались.
Нас заметили, флайер пошел на снижение. Мне казалось, что я еще в жизни не была так счастлива и не видела ничего прекраснее этой спускающейся с неба машины.
Флайер еще находился в метре от поверхности, когда его боковая дверца открылась, и в проеме показался Эшли. Растрепанный, в помятом костюме и залегшими под глазами темными кругами. Ему тоже непросто дались эти двое суток.
Он спрыгнул вниз, не дожидаясь полного снижения аппарата, и побежал к нам, и в этот момент я была готова простить ему все смертные грехи.
По законам жанра нам следовало бы броситься к нему навстречу, но последние силы уже были только что потрачены. Поэтому мы с Тайлером стояли рядом и просто ждали.
Александр приобнял меня одной рукой.
— Я же говорил, не дрейфь, сестренка, — пробормотал он, улыбаясь.
— Больше никогда не называй меня сестренкой, — с фальшивой злостью зашипела я.
— Хорошо, я буду звать тебя старушкой.
И я все-таки ткнула его кулаком в бок.
* * *
Мне ужасно хотелось есть и пить, но эти зловредные врачи не давали мне много ни того, ни другого. Я засыпала и просыпалась, кажется, у меня началась лихорадка. «От перегрева», — слышала я чей-то голос, но так и не смогла определить, кому он принадлежит. Снова засыпала и просыпалась, получала свою порцию воды и жидкой пищи и опять засыпала.
Когда я проснулась в очередной раз, я чувствовала себя намного лучше. Осмотрелась: обычная больничная палата, должно быть, все еще на Сьере. В помещении никого не было, но противный медицинский прибор запищал, оповещая кого-то о моем пробуждении.
— Выключите, — взмолилась я, вбежавшей медсестре, и невыносимый звук стих.
Девушка в белом халате измерила у меня температуру, проверила пульс, разбинтовала бедро, нанесла новую порцию мази и снова наложила повязку.
Я вообще напоминала себе мумию, бинты на бедре, на лодыжке, на локтях, даже на пальцах ног. Как выглядело мое лицо, по правде говоря, я даже не хотела знать.
— Где я? — боже мой, какой скрипучий голос.
— В больнице, не волнуйтесь, — получила я весьма информативный ответ.
Люди, я перегрелась, а не умом тронулась, понятное дело, что я в больнице!
Но девушка оказалась не из болтливых, еще раз проверила все приборы, попросила не волноваться, мол, мне это вредно, и просто-напросто сбежала.
Я снова осталась одна, лежала и злилась. Потом, несмотря на боль во всем теле, решила подняться. Не хотят объяснять, так я сама встану и все выясню.
Но стоило мне спустить ноги с койки, как дверь отворилась. Я вздрогнула.
— И куда это ты намылилась, а, моя старушка?
Я зашипела, как голодная змея:
— Еще раз так меня назовешь…
— Ладно-ладно, поправишься, можешь меня бить. А сейчас ложись, доктор говорит, тебе еще нельзя вставать.
Я зашипела еще громче, но позволила себя уложить, укрыть одеялом и даже поправить подушку, чтобы я могла оставаться в положении «полусидя».
Александр выглядел хорошо, ну, то есть, хорошо при учете того, что мы пережили. Кровоподтек на скуле, припухшая губа, немного осунувшееся лицо, синяки под глазами, но при этом вид довольный, я бы даже сказала, цветущий. Он вообще выглядел полным энергии.
Так нечестно! Мы оба там были, так какого черта, он носится по больнице, а я лежу тут, как куколка невылупившейся бабочки?
— Что со мной? — спросила я, хмуро глядя на Тайлера снизу вверх.
— Реакция организма на стресс и перегрев, — охотно объяснил он, — плюс пошло заражение от раны на бедре. Но уже все в порядке.
— Сколько прошло? — тут же потребовала я.
— Два дня.
— У-у, — я без сил откинулась на подушку, лежу тут овощем целых два дня. Позорище.
— Эй, старушка, чего удумала? — прищурился Александр.
— Еще раз меня так назовешь!..
— Ты меня ударишь, я помню, — проявил он чудеса хорошей памяти, потом подошел и бессовестно присел на койку возле моего бедра. — А если серьезно, я рад, что с тобой все нормально.
Его ладонь накрыла мою руку. А я вдруг вспомнила, как всего-то на прошлой неделе в его кабинете на «Прометее» меня передернуло от такого же жеста. Теперь это показалось мне совершенно естественным, во всяком случае, отдергивать руку мне не захотелось. Но Тайлер убрал ее сам.
— Ты расскажешь мне, что произошло? — миролюбиво попросила, решив разыграть пай-девочку, ибо криком мне пока что ничего узнать не удалось.
— Может, лучше из первых уст? — предложил Александр.
— Эшли! — тут же догадалась я. — Ну, конечно. Где он?
Тайлер улыбнулся краем губ.
— Вообще-то, в коридоре.
— Почему не зашел? — не поняла я.
— Он думает, ты до сих пор на него злишься.
— Что за чушь, — отмахнулась я. — Зови его сюда.
— Я так и думал, — Тайлер подмигнул мне, встал и шагнул к двери.
А мне вдруг сделалось страшно.
— Александр!
Он остановился, повернулся ко мне, приподняв бровь и ожидая пояснений, зачем я его окликнула.
А я смутилась.
— То, что я говорила… там, в пустыне… — мне даже не сразу удалось подобрать слова, но он понял и так.
— Ну, ты чего? — мне показалось, Александр даже обиделся. — Никто никогда ничего не узнает, я обещаю, — а потом все же вышел за дверь.
А я почему-то сразу ему поверила. Никто никогда ничего не узнает. Подумать страшно, что я несла, думая, что жить нам осталось всего-ничего.
* * *
Эшли, и правда, чувствовал себя смущенно, когда вошел, но быстро расслабился, видя, что я не собираюсь поминать старое.
Наконец, мне рассказали, что случилось, пока мы с Тайлером «загорали».
В тот день Рис заговаривал Гаранье зубы столько, сколько мог, сулил возмещение ущерба, полученного вследствие погрома, устроенного Дэни, а потом управляющему позвонили, и он, сославшись на непредвиденные обстоятельства, улизнул.
Эшли сразу заподозрил, что Гаренье могли вызвать в случае нашей поимки, но рассудил, что причиной также могла быть поднятая нами тревога. Он подождал еще некоторое время, и когда не вернулся ни Гаренье, ни мы, окончательно понял, что дела плохи.
