Я опустила стеклышко и посмотрела на сопровождающих и провожающих.
Млад, взволнованный близостью гуи, рычит. Позвякивают железные детали на ремнях, с помощью которых всадники управляют гуи. Сами гуи на нижних ярусах, ждут «пассажиров». Флана беззвучно плачет.
Фланка…
Я не могу взять девчонку с собой, не могу подвергнуть ее опасности и риску. Не позволю еще одному юному созданию умереть из-за меня или пострадать. И поэтому сегодня ночью я сделала ей внушение. Теперь в ее голове не будет идиотских мыслей о том, что она «пустая», недоженщина, и не останется ужасных воспоминаний о том, что с ней делал Вазраг. Нельзя, конечно, вот так влезать в чужую голову и делать правки, но я не удержалась. Мне кажется, избавить ее от болезненных и губительных фиксаций только полезно.
Вандерия отпустит Флану в другое место, я позаботилась об этом, и в этом другом месте всадница начнет новую благополучную жизнь, найдет друзей, возможно, любовь, и все у нее будет замечательно, особенно когда она повзрослеет и потеряет юношеский максимализм.
Кстати, это внушение мне почти не стоило сил, потому что Флана даже не заметила вторжения и не сопротивлялась. В уме я сделала заметку: чем больше человек сопротивляется, тем тяжелее ведуну и тем дольше он потом восстанавливается.
Флана много мне всего на прощание надарила: оружие, свой любимый тяжеленный ремень, перо Хинто, и еще много мелочей, а я в свою очередь оставила ей все, что сшила-связала-собрала в крепости, пока была под домашним арестом.
Вандерия кашлянула: время.
— Удачи тебе, Фланка, — сказала я.
Губы девушки задрожали, и она крепко, до боли, стиснула мою ладонь. Смарагд хранился в чехле, и я не пользовалась своими силами, но и без них знала, что у всадницы на душе и о чем она думает.
— Удачи… — вымолвила она, шмыгая носом. — Ира из Сургута…
Я обняла ее и, встав на носочки, в щеку поцеловала; вокруг вздохнули. К поцелуям здесь очень-очень строгое отношение, ведь они имеют ритуальное значение в Ците.
— Это чего? — растерялась Флана, и коснулась щеки рукой. — Зачем?
— Это называется дружеский поцелуй, — пояснила я, отпуская ее и отходя.
— Пора, — встряла Вандерия, и мне пришлось повернуться к ней.
Ей я сделала много внушений, и почти все они казались нашей с друзьями безопасности. Что бы Вандерия ни делала, она не должна была никаким образом нам навредить. И только одно-единственное внушение касалось ее самой и не имело ко мне отношения.
Вандерия позиционировала себя как добрую, сострадательную, справедливую мэзу, которая всегда действует в интересах Мэзавы и в частности Утхада. Теперь она такой и будет в действительности: идеальной мэзой, идеальным комендантом. Справедливость и доброта – вот чем она будет руководствоваться. Посмотрим, что из этого получится... И посмотрим, что получится у меня.
Прощай, Утхад.
Наконец-то прощай.
Глава 21
Первый мой полет на гуи был, мягко говоря, экстремальным, второй – комфортным и безопасным. Ну, это здесь так считается, что «комфортно» и «безопасно»… Сидя в странной «переноске человеков», привязанная ремнями к сиденью, я мужественно боролась с тошнотой, возникающей из-за частой тряски и смены высоты, и не испытывала никакого желания открыть маленькое окошечко да взглянуть, чего там, под крылом самолета… тьфу ты, под крылом гуи!
Лететь предстояло недолго, часов пять-шесть; для взрослого гуи такой полет дело плевое, а вот для нашей Арты – первая серьезная нагрузка, учитывая, что она летела с всадником, с Зеном. Тред тоже впервые летел на гуи, и тоже, наверное, сильно боялся. Но хуже всего, определенно, было бедному Младу. Что может чувствовать волк, которого запихнули в переноску, закрепленную на огромной птице? Это сущее издевательство над бедным животным!
И сущее издевательство надо мной…
Периодически я слышала, как переговариваются всадники, но ничего не могла разобрать. Определить, сколько мы летим и далеко ли уже от приграничья, я не могла. Все, что мне оставалось – это психовать и молиться, чтобы эта воздушная пытка закончилась как можно скорее. Когда гуи пошли на снижение, мне было настолько дурно, что я уже ничего не соображала. Переноску трясло, она трещала, дребезжала, позвякивала, ремни страшно натягивались; в общем, воздушные потоки безжалостно игрались с грузом на гуи.
…Когда переноску открыли, я была едва жива. Всадник, что был за меня ответственен, вызволил меня из тисков ремней и, взяв за руку, помог выйти. Я вышла, выпрямилась, вдохнула воздуха столицы и тут же бухнулась на колени: меня вырвало. Вокруг засмеялись; я разобрала обрывки голосов: «такое бывает», «первый полет», «натрясло».
Мне дали отдышаться, подняли и протянули баклажку с водой. Ноги дрожали, и мне все еще было дурно, но я ощущала, как меня обдувает ветер, и жмурилась – солнце слепило. Мы находились где-то очень высоко, на самом ветру. Самое-то местечко, чтобы оглядеться да посмотреть на Свею Ноглану, сердце Мэзавы, но мне увы, не до этого.
Один из всадников взял меня на руки и понес с этого яруса; я утомленно прикрыла глаза. Все потом, сейчас главное прийти в себя!
Мной занялась пухлая женщина в белом; волосы у нее были светлые и пышные, убранные в высокий хвост, а лицо, более европейское, чем азиатское, ярко накрашено. Она лишь изредка спрашивала, может ли меня побеспокоить. Я кивала и позволяла ей делать, что нужно.
Меня спустились с башни и внесли в тихое и светлое прохладное помещение, в котором приятно пахло цветами. Уложив на кровати, меня раздели и обмыли губками, смоченным в теплой ароматной воде; приоткрыв глаза, я увидела молодых парней, которых с первого взгляда можно было легко спутать с молодыми девицами: волосы длинные, в косы заплетенные, кожа гладкая и холеная, глаза и губы накрашены искусно, в мочках ушей длинные серьги. Я вспомнила Элека, прислужника Лены, и расслабилась. Это нормально, это часть традиций...
Обмыв и переодев, мне под спину подложили подушки и предложили немного поесть, затем полненькая мэза склонилась ко мне и велела отдыхать: мол, письмо от комендантши крепости Утхад она обязательно передаст Распорядительнице, и как только она сочтет нужным, придет ко мне, чтобы решить, что со мной делать и куда меня направить. Я спросила вяло, что с моими людьми и волком, и мэза ответила, что все отдыхают. Этого было достаточно, чтобы расслабиться и отдаться наконец-то сну.
Выспавшись, я захотела увидеть своих мужчин. Приставленные ко мне юноши переглянулись, и один из них вышел, наверняка чтобы уточнить, а можно ли мне выходить. Пока его не было, оставшиеся прислужники налили мне в продолговатую емкость теплую воду, чтобы я могла умыться, отвели в туалет (крошечная комната с сиденьем с дыркой), расчесали мои волосы и предложили одеться в нечто яркое, шуршащее и громоздкое. Примерно в такие ярко-шуршащие наряды облачались мэзы в Утхаде. Я улыбнулась и, ответив, что это для меня слишком ярко, достала из своей сумки платье попроще, то, что Леной было подарено. Волосы я тоже не стала прикрывать платком.
Только я оделась, как вернулся юноша и сообщил, что отведет меня сам. Я пошла за ним, и, вооружившись стеклышком, стала оглядываться. Никакого камня, стены деревянные, обитые тканевыми панелями, много окон и соответственно много света. От такого простора и дизайна я уже отвыкла; Утхад-то был каменный, темный, сырой и ни намека тебе на туалеты, а здесь почти что цивилизация. Уверена, в этом городе и канализация имеется! Но где же мы находимся? Я так и не поняла, остались ли мы в башне или нас перевели в другое строение.
По пути мы встретили еще одну мэзу, тоненькую и маленькую, с выраженной восточной внешностью; она кивнула мне и улыбнулась, а вскоре след за ней прошли двое парней с мешками. Мы спустились по небольшой лестнице к выходу. Сопровождающий открыл мне дверь и вывел в сад...
