— Пока ты спала, нам принесли ужин.
— Сколько сейчас времени? — пошевелилась я, хватаясь за его плечи, но Келлфер немного отстранился:
— Полчаса до заката. Илиана, это неприятно, но мне сегодня же нужно будет вернуться в лекарский двор, чтобы дать указания. Ты просила меня больше не оставлять тебя, и хотя я предполагаю, что тебе будет противно или даже страшно оказаться с ним в одном здании, все же предлагаю тебе составить мне компанию. Главный лекарь вернется через час, нам нужно его застать. И на обратном пути придется сделать две короткие, но очень важные остановки.
— Я с тобой, — твердо сказала я, ни секунды не медля.
— Рад, что ты выбрала это, — чуть расслабился Келлфер. Теперь, когда он не держался все время собранным, не был настороже, я замечала изменения его настроения, даже несмотря на то, что глушащий мой талант амулет он больше не снимал. — Не представляю, как смог бы покинуть тебя снова, даже если бы ты попросила.
— Ни за что.
Я испугалась, что Келлфер снова начнет извиняться, но вместо того он пояснил:
— Пойми меня правильно, это не дело сентиментальности. Я бы с удовольствием забыл о нем вообще. Еще с большим — убил бы его вчера.
Мы оба избегали называть Дариса по имени.
— Спасибо, что не убил, — коснулась я тонких изогнутых губ кончиками пальцев. — Это правильно.
— Не думаю, — неожиданно холодно отозвался Келлфер, и от этого тона, и от смысла слов меня передернуло. — Но выбор уже сделан. Но теперь мне нужно организовать все так, чтобы это не стало политической проблемой.
— Расскажешь?
Что-то дрогнуло в красивом лице. Келлфер приподнял меня, так же легко, как делал это раньше, и с кровати пересадил себе на колени. Я задохнулась от неожиданной близости, гоня все мрачные мысли и воспоминания прочь.
— Разумеется. Он больше не под иллюзией, как ты знаешь. Просто задержавшийся в местных борделях любитель экзотики, неудачно принявший мою дочь за продажную женщину, после чего я был вынужден отстоять твою честь и чуть не убил мерзавца. Я дам лекарю достаточно денег, чтобы он выполнил мою просьбу: вылечил иностранца, не слушая его безумного бреда. После, я уверен, Дарис найдет способ выбраться отсюда и вернуться к маменьке.
— Мы оставим его тут? — не поверила я. — Он же…
— Илиана, аргумента, что он мой сын, еле хватило на то, чтобы я сохранил ему жизнь после всего, что он с тобой сделал. Его точно не хватит на жалость, — мягко, но безапелляционно осадил меня Келлфер.
Всего, что со мной сделал. О чем Келлферу сказал Дарис, когда… Свет! Он просил прощения, целуя мои руки, говоря, что позволил Дарису причинить мне столько боли! Келлфер тогда уже знал? Поэтому стоял на коленях, пока я гладила его волосы непослушными руками и уверяла, что не считаю его виноватым ни в чем?!
Я выскользнула из вдруг ставших пугающими объятий и поднялась. Ниже ребер, в глубине живота, что-то дрожало. Я не знала, как задать съедавший меня изнутри вопрос, а когда все же решилась — не смогла вымолвить ни звука, проклиная про себя приказ Дариса.
Келлфер молча наблюдал, как я меряю комнату шагами. В очередной раз развернувшись у окна, я столкнулась с ним. Он поймал меня, тяжело дышащую, и прижал мою голову к своему плечу в почти отеческом жесте.
— Илиана, я знаю обо всем. Это меняет мое отношение к себе, но не к тебе. Забудь эту грязь, я буду ждать столько, сколько нужно, чтобы раны закрылись и боль прошла, и все это время буду рядом, если ты захочешь. И сделаю все, чтобы тебе стало легче. О чем бы ты ни беспокоилась сейчас, не стоит.
— Я тебе не противна? — еле слышно спросила я, тут же себя за это возненавидев.
— Ты шутишь? — Келлфер заглянул мне в лицо. Его зеленые глаза были темными, беспокойными. — Как же тебе это в голову пришло? Нет, конечно, нет.
— Правда? — снова не сдержала слез я. Мне очень хотелось как-то оправдаться, но Келлфер накрыл мои губы своими, и я потерялась в этом глубоком, отчаянном поцелуе. Я отвечала ему с таким пылом, на который, я думала, вообще не способна, а слезы текли по моим щекам, повисая на подбородке.
— Я люблю тебя, Илиана, — прошептал он мне в губы. — Я знаю все о его приказах. Каждом. Знаю, что ты не можешь рассказать мне ни слова. Но это не нужно. Я понимаю тебя достаточно. И когда думаю об этом, — он прижался своим лбом к моему, — не знаю, как ты уговорила меня его пощадить.
— Это правильно, — повторила я так твердо, как могла. — Спасибо.
— И ты меня еще благодаришь… — будто самому себе прошептал Келлфер. — Моя добрая, светлая Илиана.
— Звучит как недостаток, — слабо улыбнулась я, утирая слезы.
Напряженная струна внутри лопнула, и мне снова стало легко дышать. Келлфер тоже улыбнулся, не ответив, но по его взгляду я все и так поняла. Некстати вспомнились слова Дариса: доброту Келлфер принимает за дурость или слабость? Я покачала головой, прогоняя это воспоминание, за которым стояли десятки других рассказанных Дарисом историй, в которых его отец оказывался чуть ли не воплощением мирового зла. Было так глупо ориентироваться на слова обозленного мерзавца…
— Илиана, ты в порядке? — тихо поинтересовался Келлфер. — Ты выглядишь расстроенной.
— Все хорошо, — уверенно ответила я, кладя голову любимому на грудь. — Давай поужинаем и отправимся к лекарю, а потом еще куда-то, куда скажешь. Ты был прав, я хочу пройтись, хочу почувствовать себя свободной и здесь. Хочу не шарахаться от каждой тени, а знать, что ты защитишь меня.
Все-таки проницательность Келлфера поражала. Я действительно хотела ощутить себя сильной, а не сбежать, забывая произошедшее как страшный сон. Пусть это и было ужасом раньше — прямо сейчас я была жива, цела и счастлива. И посреди кошмара я нашла Келлфера, а это стоило многих страданий.
38.
Поначалу Илиана все же шарахалась от каждой тени, трогательно сжимая локоть Келлфера через рукав, но стоило им миновать окраины и пересечь центральное кольцо улиц, больше не находя причин для беспокойства, она чуть расслабилась, и теперь то и дело отступала от Келлфера на несколько шагов и даже кивала проходящим мимо пар-оольцам, складывая руки в приветственном жесте. Это движение удавалось ей с особой грацией, будто она не здоровалась, а исполняла элементы какого-то изящного танца.
Караанда уже укрылась темнотой. С заката до рассвета она освещалась факельными столбами на пересечениях улиц, и оранжевые сполохи плясали на гладких глиняных стенах однотипных домиков, превращали в частоколы рельефные деревянные стены богатых дворов и наделяли каждого прохожего тенью втрое длиннее, чем его рост. Закат наступал тут мгновенно, будто кто-то гасил зажженную свечу, и нес с собой долгожданную прохладу. Пар-оольцы, привыкшие спать в середине дня, после заката продолжали заниматься своими делами с еще большим усердием, и казавшийся пустым город кипел. Розовые, оранжевые, синеватые огни окон — самые богатые пар-оольцы предпочитали освещающие артефакты свечам — тоже бликами ложились на сухую глину и доски главных улиц. Ночью центр Караанды выглядел куда интереснее, чем днем. Келлфер не любил цветового шума, но знал, что Илиане он понравится, и был прав: девушка завороженно осматривалась, шагая по вытянутым пятнам, отбрасываемым окнами, а ее широко распахнутые глаза искрились интересом.
Келлфер с удовольствием смотрел на ее живое, открытое лицо. Казалось, печаль ушла вглубь, растворилась в сиюминутной радости — качество, так часто встречающееся у молодых людей, но столь поразительное для пережившей ужасающие страдания Илианы. Какой же сильной была эта девушка! Он поторопился с выводами: Пар-оол не сломил ее, и Дарису это не удалось. Алмазный стержень за кажущейся мягкостью продолжал держать ее личность цельной, а разум — куда более спокойным и гибким, чем мог бы похвастаться почти любой, кого он знал.
Илиана иногда улыбалась Келлферу украдкой, будто боялась, что ее увидят и осудят. Келлфер неизменно протягивал к ней руки, и она тогда неслась к нему, обхватывая его за пояс в милом и открытом жесте искренней радости. Келлфер тогда укрывал ее красной как закатная полоса накидкой, заворачивал в ткань изящные плечи, и вдыхал аромат волос, а когда девушка поднимала на него глаза, улыбался в ответ, борясь с желанием поцеловать ее.
