Дарис шел за мной, я слышала его гулкие шаги болезненным биением собственного сердца. Ветер нес его аромат вместе со сжирающим меня жаром, я глотала его как песок, он оседал в носу и легких. Не имея сил обернуться, я продолжала барахтаться, уже погрузившись по пояс.
— Куда же ты бежишь, Илиана? — пел Дарис, как всегда растягивая гласные, и я чувствовала неуемный, отвратительный жар между ног. — Ты навсегда останешься здесь. Разве не нравятся тебе мои Желтые земли?
Я оглядывалась по сторонам: все оттенки терракота, наполнявшие пространство, пожелтели. Сам солнечный свет был цвета серы. Я била руками по песку, отказываясь верить, что Дарис меня поймал.
— Посмотри на меня! — подобный грому голос ворвался в мое сознание, и я подчинилась, задирая голову. Будто сотворенный из глины исполин с лицом Дариса, надетым маской, наклонился ко мне, опуская вместе с собой кромешную жаркую темноту. Он протянул мне рассыпающуюся глиной руку-щупальце, я закричала… и проснулась.
.
Рыжее закатное солнце нагрело комнату сквозь тонкий занавес цвета травы, а служившее мне одеялом невесомое шелковое покрывало, которое я почему-то натянула на голову, мешало дышать. Я отбросила его от себя, наслаждаясь схлынувшей паникой. Мир возвращался ко мне — мой счастливый мир, в котором я хотела жить, который теперь полнился для меня свободой, любовью и светом. Никакого Дариса больше не было в нем. Дарис был далеко, он был беспомощен и не опасен. Келлфер пообещал мне, что я больше никогда не увижу ненавистного лица, так похожего на его собственное, не услышу его голоса, не получу ни одного приказа.
Я верила Келлферу. Я была свободна.
Шерстопряднический двор, в скромных комнатах которого мы остановились, был тихим и дружелюбным, хоть не таким богатым, как винодельческий, дававший нам кров раньше, и уж совсем не таким помпезным, как выбранная Дарисом курильня солнечного экстракта. Здесь все было по-простому: люди сами готовили себе еду и сами убирались в комнатах и коридорах, и, несмотря на то, что к празднику двор принимал самых разных гостей, все подчинялись общим правилам. Обстановка была уютной, но бедной: плетеная из гибкого прута мебель выглядела потрепанной, выцветшие занавески — очень тонкими, будто вот-вот должны были пойти протертостями, а укрывавшее постель комковатое одеяло с изнаночной стороны напоминало лоскутную скатерть.
Улыбчивая хозяйка выдала нам всего четыре небольшие свечи и предупредила, чтобы мы расходовали их бережно, а когда Келлфер сказал ей, что свечи не понадобятся, просияла радостной улыбкой: самая старая из прях, одинокая вдова, как и остальные пряхи-вдовы, она была очень бедна — но переживала, что не сможет помочь всем обратившимся. Вообще-то закон гостеприимства, обязывавший пар-оольцев давать приют всем приехавшим на священный праздник путникам, почти никем не соблюдался. Но она предпочитала его чтить и требовала того же от тех, кого звала сестрами. Она внимательно выискивала в лицах случайных постояльцев что-то, известное ей одной. Келлфер пояснил, что пар-оольцы верят в то, что один из ликов бога Пути, вечный странник, может проявиться в любом, кто безвозмездно попросился на ночлег. Мне почему-то было немного стыдно, будто мы обманули старушку, ведь узнай она, что мы шепчущие, посчитала бы себя соучастницей преступления. Но Келлфер успокоил меня: он собирался оставить в комнате не только деньги, которые хозяйка не требовала, но и артефакты, дающие свет десятилетиями. Я видела, что мой любимый хочет порадовать скорее меня, чем чудесную старушку, но спорить не стала.
.
Этот вечер, спустя всего несколько часов после ужасной схватки, казался нереальным.
— Как ты? — глубокий голос моего возлюбленного, полный нежности и искренней заботы, заставил сердце затрепетать в груди.
Я потянулась к голосу руками, блаженно зажмурившись. Келлфер накрыл мои кисти своими и легонько пощекотал раскрытые ладони. Я хихикнула, открывая глаза — чтобы сразу же обнаружить его лицо над своим. Глаза Келлфера светились. Я подалась вперед, за поцелуем, забывая смущение.
— Мне снился кошмар про Дариса, — призналась я пару минут спустя.
— Кошмары уйдут, — твердо сказал Келлфер, несколько раз за этот короткий отдых будивший меня и тем вырывавший из власти ужасающих сновидений. — Когда мы окажемся в Приюте, я познакомлю тебя с нашим целителем. Он может не только убрать шрам с предплечья, но и успокоить твой сон. Если к тому времени кошмары не пропадут сами.
Рука совсем не болела. Пока я спала, Келлфер снял повязку Дариса и наложил тонкий слой непрозрачного воздуха, так, что края раны были вплотную прижаты друг к другу, и сейчас я почти не чувствовала даже натяжения. Шрам меня совсем не беспокоил.
— Мы будем в Приюте уже завтра? — с радостью уточнила я, уже зная ответ.
Келлфер, сидевший у моего изголовья, снова коснулся губами моей переносицы, и кивнул:
— Мы можем уйти уже в полдень. Однако, — он пригладил мои волосы, скользнул кончиками пальцев по бровям и скулам, к моему удовольствию, — я предлагаю задержаться до ночи. Могу представить, как тебе надоел Пар-оол, но завтра в Караанде большой праздник, на который последние четыре десятилетия не пускают пришельцев с континента. Это будет уникальное событие, которое ты будешь вспоминать долгие годы. Я уверен, тебе понравится. Мы можем вернуться в любой момент, ничто держать нас не будет. Но воздушные и водяные фонари, переливающиеся живым огнем, разлитый в воздухе аромат громадных розовых цветов, песни и танцы под аккомпанемент барабанов, драгоценные бусы, фрукты в хрустящей солнечной глазури — мне хотелось бы, чтобы ты запомнила это место и таким тоже.
— Чтобы не связывать его только со страданием? — догадалась я.
— Не только, — рассмеялся Келлфер. — Я хочу показать тебе другую сторону недружелюбного, почти сломавшего тебя мира, чтобы ты не боялась его. Но повторю еще раз: мы можем уйти в любой момент, начиная с полудня. Стоит тебе сказать, что ждать ты больше не намерена — я открою портал.
— Чтобы я не боялась Пар-оола? — задумчиво переспросила я, садясь. Келлфер тут же оказался рядом, согревая меня, разморенную после сна, своим объятием. Я еле сдержала стон удовольствия, закутываясь в его сильные руки, так восхитительно это было: касаться его, слышать биение сердца, тереться о жесткую грудь, как кошка, ухватиться за прядь его мягких волнистых волос и намотать их на палец… — А какая разница? Я сюда не вернусь никогда.
— Ты будешь жить так долго, что это вполне можно назвать бесконечностью, — ответил Келлфер, чуть наклоняя голову к моему плечу, чтобы я могла прислониться своей щекой к его. — Не зарекайся. Ты — шепчущая, со временем ты станешь очень сильной, и весь мир будет открыт для тебя.
— Это мнение наставника? — поддела я его. Келлфер легко, почти неощутимо, прикусил меня за ухо в ответ, и прошептал:
— Нет. Влюбленного мужчины, который хочет показать мир своей возлюбленной, с которой хочет разделить бесконечную жизнь со всеми ее возможностями.
Я никогда не была такой счастливой! Не в силах ответить, я лишь прижалась к нему так крепко, как могла. Губы мои дрожали, на глаза навернулись слезы, но эти слезы горели любовью. Никого и ничего у меня не было, кроме Келлфера, и никого и ничего я не хотела больше.
Дарис размывался и пропадал. Я проснулась уже другой — свободной, счастливой, любимой.
— Я с тобой, — смогла я вымолвить, наконец. — А ты уже был на этом празднике?
— Много лет назад.
— И понравилось?
— Тогда я вряд ли мог его оценить, — пожал плечами Келлфер. — Это торжество жизни и любви. Не думал, что окажусь на нем не один. Тогда он впечатлил меня, но совсем иначе.
— Интригует. Остаемся, — с радостью сдалась я.
Келлфер поцеловал меня в шею сзади. Я снова оперлась на его грудь спиной и закрыла глаза. Солнце щекотало мне нос. Мы стояли так не меньше четверти часа, ничего не говоря, наслаждаясь прикосновениями друг друга: легким невесомым танцем рук, сладкой тягучестью кожи, касавшейся кожи, дыханием в унисон. Келлфер то и дело целовал мои волосы, а я терлась затылком о его нос.
