но мужчина так и сидел в кресле с закрытыми глазами. Приподнявшись, я посмотрела на него внимательнее.
— Ты что, спишь? — возмутилась я.
— Да, и тебе бы не помешало.
Он спит после того, как я рассказала ему все, душу наизнанку вывернула! Впрочем, вспышка моего возмущения погасла очень быстро, потому что я и сама дико устала.
— Ладно, — с досадой сказала я, — я бы тоже поспала. Найдется местечко?
Мне снился сон: тьма подползала ко мне, тянулась щупальцами, но я не могла двигаться и была вынуждена наблюдать, как меня накрывает мрак. Резко открыв глаза, я увидела Блейна; рука мужчины зависла над моим лицом. Мое пробуждение плада не смутило, и он сделал то, что намеревался — коснулся моей щеки, точнее, шрама на моей щеке.
— Зависть, — произнес он, очерчивая пальцем бугорки поврежденной кожи. — Кинзия намеренно ударила по лицу.
— На мое счастье, я хорошо умею гримироваться, — ответила я, глядя в лицо Блейна.
Он уже не выглядел усталым; на нем был все тот же винно-красный халат. Чисто выбритое бледное лицо, красивое и правильное, как с картины, казалось более молодым с утра. Не будь Блейн таким высокомерным и насмешливым, его лицом можно было и залюбоваться — такая гармония черт редка.
Но глаза все портят, точнее, их выражение: иглистый холод, ядовитая зелень… самое теплое, что я когда-либо в них видела, это злая веселость. Я и сейчас не знаю, по какой причине Блейн стал помогать мне: то ли потому, что сыграл свою роль окаянный вдовий напиток, напомнивший ему о матери, то ли потому что… а почему, собственно, еще ему помогать мне?
— Что ты почувствовала, когда увидела себя со шрамом? — спросил Блейн, продолжая касаться моего лица.
— Ужас, — прошептала я, вспоминая те дни в Колыбели.
— Настолько страшно потерять красоту?
— Настолько. Это единственное, за что меня ценили.
— Так ты помнишь прошлое?
— Нет.
— Тогда почему говоришь так уверенно?
Я вздохнула и приподнялась; Блейн опустил руку. Протерев глаза и зевнув, я ответила:
— Когда я пришла в себя на алтаре в храме, то ничего не помнила, кроме имени, возраста, да того, что родилась летом. Империя была для меня новым миром, да и весь мир был для меня незнаком. Память была пуста, но когда я разговаривала с людьми и пладами, когда узнавала что-то новое об империи, то у меня уже было на все сформированное мнение. Перерождение стерло мою память, но не стерло личность.
— Я отправлюсь в архив, чтобы узнать о Риччи больше. Быть может, навещу кого-то из чистокровников в темнице, чтобы потолковать. Ты же останешься здесь, в доме. И если ты…
— Никакого самоуправства, — перебила я мужчину. — Буду сидеть тихо, как мышка.
— И не забывай про свой маскарад. Для твоего же блага.
— Конечно.
— Вот бы всегда ты была так покладиста, — усмехнулся Блейн и, поднявшись, пошел к выходу из гостевой комнаты. Ну ладно, комнатушки, и явно не гостевой, а для слуг.
Он так больше ничего мне и не сказал, просто ушел. Когда он закрыл за собой дверь, я поджала колени к животу и опустила на них подбородок. Я выспалась, отдохнула, наконец, и разум вновь обрел ясность. Но я так и не поняла, какое впечатление на Блейна произвел мой рассказ. Вчера он уснул, а сегодня спокоен и отстранен. Неужели моя жизнь, моя смерть, мое перерождение и моя новая жизнь, так тесно сплетшаяся с его жизнью, вызвала у него всего пару вопросов?
Но больше всего меня задело другое. Неважно, как и почему, но я спасла его, отдала ему свою благодать — дар огня, исцеления, мощь пладов — а он и бровью не повел. Да, это случайность, так сложились обстоятельства, но он жив благодаря мне и… И что я так переживаю? Какая мне разница, поблагодарит он меня или нет? Он уже мне помогает, и, может, в итоге мы будем квиты.
Я послушно прождала Блейна весь день, никуда не выходя, но он не соизволил зайти ко мне даже на пять минут. Раздраженная, я с трудом смогла уснуть, и как только поднялось солнце и слуги начали ходить по коридорам, подловила одну из служанок в коридоре.
— Эньор еще не поднялся? — спросила я.
Девчонка бросила на меня испуганный взгляд и смылась. Я вернулась в комнатушку, в тысячный раз прошлась по ней, в двухтысячный раз осмотрела немудреную мебель, в трехтысячный раз пожелала себе терпения. Час, другой, третий, а ко мне так никто и не зашел. Я снова выглянула в коридор, но в этот раз никто не попался мне навстречу. Голодная — ни завтрака, ни обеда мне не принесли — я осмелилась пройти дальше и вышла к кухне.
Она была пуста. Нет, не так — брошена. На заляпанной плите стояли кастрюли, на столе были видны заготовки, а на подносе я увидела предположительно свой завтрак. Где все?
Что-то послышалось у меня за спиной, и я увидела остроносого мужчину средних лет.
— Что вы здесь делаете? — удивился он и, подойдя, взял меня за руку. — Идемте, сейчас сюда нагрянут.
— Кто?
— Полиция.
— А эньор Блейн?
— Арестован.
Я споткнулась; мужчина помог мне подняться, снова взял за руку и, проведя по узкой темной лесенке, завел в какой-то ход, холодный, мокрый, грязный.
— Что происходит? — шепотом спросила я, хотя нас и так вряд ли кто-то мог услышать.
— Вэнни не забрал вас, — пробормотал мужчина.
— А должен был?
— Его, наверное, задержали. Эньор дал вам указания?
— Блейн? Нет. Он арестован?
— Да.
— Но…
— Послушайте! Если нас сейчас встретят, вы — эньор Бруно, студент. Ни о каких делах эньора Блейна вы не знаете, и обсуждали с ним рецепт миражей.
— Рецепт миражей?
— Дурманящие травки для сигар. Молодежь любит.
— Понятно. Но что случилось? За что арестовали Блейна? Почему на кухне никого? Где все слуги?
Остроносый остановился и торопливо объяснил:
— Император Дрего убит. Его отравили. Эньора Блейна арестовали по подозрению в убийстве, и в его домах ведется обыск. Сюда тоже скоро придут. Я попробую вывести вас из дома, но если нас встретят у выхода — вы Бруно.
— Поняла.
Мужчина снова побежал по ходу. Нам повезло: когда мы вышли, точнее, вылезли из какого-то сарая,
