она? Кто такая Лиза? Бесконечная колыбель ошибок отделённая от таких же отвратных вариантов будет вечно преследовать её вечно. Вечно. Вечно, пока она не осознает её полностью. Находящаяся в петле, обречённая страдать по своим ушедшим воспоминаниям.
На невысоком деревянном небе висела призма, отражающая свет закрученной в неё лампочки. Луч, выходящий из её граней, приобретал предписанный ей кем-то спектр, цвет, чем была способна вызывать эмоции. Синий как отражение ритма бьющегося внутри тела сердца, зелёный как цветущее растение на холме в будущем, фиолетовый как неопределённость, а красный – подобный встречи с ним момент. Как же сильно она в нём нуждалась. "Впереди закрытые двери. За ними все они".
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Пришел к своим, и свои Его не приняли.
Кирилл обернулся и увидел полного уверенности и горящего немедленной справедливостью Трофима Андреевича с остывающим на плече автоматом. Огонь его был направлен в сторону убегающих прочь людей в форме, казавшиеся тогда ему друзьями, хотя задеть он никого не пытался. Только переключить всё их внимание с убегающего в страхе мальчишки на себя, отдав ему несколько минут на побег. Он жаждал измениться и быть наконец добрым в глазах своего рядового, которого любил. Это его жизнь.
– Что вы делаете, капитан?
– В опасности находятся жизни намного важнее. Парень сам не выкрутится, нужно действовать сейчас.
– Опустите ружьё!
– Не пытайся остановить меня. Я не хочу твоей помощи. – Трофим Андреевич повернулся, а затем продолжил, глядя на него через плечо.
– Но…
– Просто дай мне сделать это для тебя, чёрт возьми, Кирилл! – мужчина вытолкал своего напарника за двери в коридор, подпёр выход поднятой неподалёку железной трубой, и встал напротив бегущих к нему людей, – просто… Отпусти. – шум недоумевающих миротворцев был всё ближе и ярче за закрытыми дверьми, они почти близко.
Снега настигают. Постели снова другие. Попутные ветра угоняют. Где все они, разделённые путями страшными потерянные в небе точки. Нет их.
Бедный молодой человек утопал в ярости от совершенно безумного спонтанного действия, никак не нашедшее в нём его решения. "Неужели, совсем нет другой дороги?". Конечно, он стучал, просил открыть и всё разрешить. Конфликт развернуть снова, смять и выкинуть, чтобы не видеть, только уходя. Не повторить, не потакать. Это нельзя. Страх, что не мужчина, если не помог. Он не может убегать. Может, простит? Через деревянные лестницы и строительные леса, запечатанные обтянутой сверху плёнкой, сквозили тёплые золотые слова, доносящиеся с проходящим по телу электрическим синим, словно бриллиант, током. Они обманывали пули, воскрешали летнюю утреннюю прохладу на подоконнике с цветком, заменяя солнце, и просто вдохновляли окрыляя. Кричал Кирилл, громко и в последний раз, прося прощение. Боялся он больше за себя прошлого, за то, что не так давно сделал – убийство доверия его мучало. Таков удел мёртвого мальчика.
Конечно, знаком со смертью лично был он, знал её, говорил и провожал. Мужчина провёл рукой по голове, приглаживая седые волосы, и тешил себя спокойным голосом, кажется, ничего не боясь.
И снова блеск тающего на улице снега привиделся на щедро одарённых массивными трещинами витражных окнах внутри, их отражения, их игра была замечательна бегающему глазу. Пора возвращаться назад. Исток. Стук жёстких резиновых сапог миновал маленькую девочку, оставляя с ощущением стекающего холода наедине с опустевшими впереди закручивающимися вовнутрь туннелями. Всё помещение было завёрнуто в один большой пакет, откуда кто-то выбегал. Кажется, вон он!
Открыв глаза, парень не спешил кричать, потому что не до конца понимал происходящего вокруг, списывая это на ещё продолжающееся сновидение, от которого он не полностью отошёл. Мозг только-только запустил свои процессы, а поэтому думать и оценивать ситуацию было пока сложно: побег, предательство, бесцельное блуждание. Напрасен оказался путь. Стальная ржавая дверь открывалась с звуком испорченной кем-то скрипки, проскакивая между мыслями о дороге и громыхающими кастрюлями, создавая внутри черепной коробки раздирающие душу звуки, от которых даже после закрытия ушей ладонями у висков пульсировали вены. Филипп увидел забитую в угол девушку. Елизавету. Свою жизнь. Свою возлюбленную.
– Как только мы оставим попытки сопротивляться, они решат, что с нами делать. Чтобы ты не думал, просто остановись! Если мы будем делать, всё, что они говорят, то можно легко отделаться. – с досадой прошептала она.
– Но они злые! Они запугивают людей снаружи, они разгневались на меня, они держат вас здесь как в тюрьме.
– Именно поэтому мы не можем бежать отсюда.
– Именно поэтому мы обязаны бежать отсюда! Послушай, никогда в своей жизни я ещё правильно не понимал свои чувства. Думал, что поступаю правильно, а на деле просто боялся. Пытался прятаться. Остерегался.
– Я бросила тебя…
– Но, ведь, оказался здесь я только из-за тебя. Из-за тебя я не закопан сейчас под песком у грязного озера. – голос Филиппа звучал простительно.
– И на мне, как видишь, нет белого платья.
Он протянул ей руку, помогая подняться. Последний в этом здании выстрела шум все уловили, прежде чем выползти из укрытий. Воспоминанием хотелось объяснить тот непохожий ни на что вид представляющихся впереди новых бликов цветов, оседающие рыхлым слоем блестящих жёлтых звёздочек. Тугие красные нити обоих соприкоснулись с уходящей за закрытые двери лентой. Переплелись, наконец, найдя выход из лабиринта.
Мир этот и земля страдала, но не показывая агонии, лишь тихо проливала нескончаемые слёзы, испытывая невыносимую боль, которую терпела. Ревнуя ко всему, оплакивая неспособное более вздохнуть голубое небо, окружающее всякую душу кричало, пока голос не стал беззвучным. Нимбы спали с них. Ладони их были холодны, но чувства друг к другу как никогда теплы, преобразились за долгую дорогу они. Поделились тайной нескончаемо текущей из клетки головы их медленно, переживая за жизнь. Пускай, крылья были подпалены, пускай, нет больше синего моря, красоты горизонта того, куда идут. Видели в глазах они вокруг себя нескончаемый вакуум, не пропускающий через свои невидимые границы звуки и стены те поваленные.
Шли они под нескончаемый грохот позади, напоминающий упавшие где-то в пустом закрытом пространстве стальные предметы, чьи сильные волны волнами разбивались о плотно натянутую на выходе ткань. Глухо было, как под водой. Свет ламп ещё не разбитых сам по себе стал исчезать за обхватывающими всё существующее руками темноты.
Разбитой на маленькие щепки оказалась давно исчезнувшая розовая музыкальная шкатулочка с нарисованными на крышке облаками. Казалось, что едва доносящаяся из под пола её хрупкая дрожащая мелодия до сих пор приводила в движение колеблющиеся из-за ветры лампы на
