Утомившись, наконец, мы долго лежали, обессиленные, цедили вино. А я с ужасом замечала, как эйфория отступает, и подкрадывается все тот же колючий страх, вечное ощущение опасности. Нам было слишком хорошо. Слишком, чтобы это могло продолжаться долго. Я не верила в милость Императора. Уже ни во что не верила.
— Рэй… — я положила голову мужу на грудь. — Давай сбежим отсюда. Прямо этой ночью. Я не хочу, чтобы ты шел во дворец. Я боюсь. Я так боюсь…
Он тяжело вздохнул. Молчал. Его пальцы лениво играли моими волосами.
— В моем мире так нельзя. Любой поступок имеет последствия. Все это отразится на моем доме. На отце, на братьях. — Он привычно поцеловал меня в макушку, уже спокойно, нежно: — Я не вижу своей вины, Сейя. Я не признаю ее. Я знал, что за своеволие придется заплатить. Я был готов к этому. И я сделал выбор, потому что не мог потерять тебя. Воля Императора тут не при чем — он даже не может вообразить, как наградил меня. И… У меня остались вопросы, на которые я должен получить ответы. Много вопросов. Я должен пойти хотя бы ради этого. Если мы уедем по воле Императора — у нас будет шанс рано или поздно что-то изменить. У наших детей будет шанс. Но если мы сбежим… — Он крепче прижал меня к себе: — Это невозможно, дорогая. Невозможно. А сейчас просто спи. Все будет хорошо.
Я больше не возражала. Молчала, слушала в темноте его дыхание. Я чувствовала себя уставшей, размякшей. Счастливой. Но боялась закрыть глаза. Боялась, открыв их вновь, не обнаружить своего мужа рядом.
Так и случилось. В комнату пробирался рассвет, а моя кровать уже была пуста. Рэй ушел, даже не разбудив меня.
76
Я вновь мучилась ожиданием. Постоянно крутила в памяти слова Рэя, вспоминала малейшие изменения его лица. Это ощущение, будто он что-то не договаривал, сводило с ума. Я не могла думать ни о чем другом, металась по комнатам, распаляемая собственными тревогами. Все вопросы, порожденные последними событиями, вопросы, которые я так и не задала, отошли на второй план, но я догадывалась, что именно там надо искать причину такого беспокойства моего мужа. Но что его могло так настораживать теперь, когда все, к счастью, осталось позади?
Я вытирала о платье взмокшие ладони, пила сиоловую воду, старалась глубоко дышать, чтобы отогнать эту тревогу. Я корила себя тем, что переживания вредны для ребенка. Но ничего не могла с собой поделать, лишь инстинктивно прижимала к животу ладонь, будто пыталась защитить крошечную жизнь, согреть. А, может, оправдаться.
Но к вечеру тревога лишь усилилась. Время утекало, свет дня сменялся чернотой ночи. Брастин твердил, что от Рэя не было никаких вестей. Я боялась, что его снова куда-то отправят. Без предупреждения. На долгое время. Не позволив даже проститься. У меня не было никаких иллюзий.
Сон мой был беспокойным. Обрывки неприятных воспоминаний, страхов, липкого морока забытья. Проснувшись, я первым делом справилась о муже, но ответ был тем же — он не возвращался. И вчерашние страхи накрывали меня уже с новой силой.
К обеду я вышла в сад, под кружевную тень бондисанов. Медленно шла по усыпанной кварцем дорожке, слушая, как знакомо и приятно хрустит под подошвой, как искрится в подвижных солнечных пятнах. Легкий шелест листвы, ароматы сада, свежесть и плеск фонтанов. Но ничего не помогало — внутри смерзся ледяной ком с каменной тяжестью.
Я подняла голову — кожей чувствовала пристальный взгляд. Повернулась. Индат стояла в клумбе, за ровными стриженными кустами — обирала в сумку на плече пожухлые листья. Солнце расцвечивало пятнами ее и без того пятнистое личико с острым подбородком. Она смотрела какое-то время, не сводя влажных блестящих глаз, нервно облизала губы:
— Все будет хорошо, госпожа моя.
Как же мне были нужны эти слова! Этот робкий голос. Индат знала меня, как никто. Всегда без слов понимала, когда мне страшно или грустно. И сейчас, в эту минуту, я так остро осознала, как ее не хватало мне, что даже пересохло в горле. Я еще не успела попросить Рэя отправить ее на Альгрон. И была рада этому. Я могла ее отдалить, но не смогу выслать. Моя Индат такая, какая есть. Глупая, наивная. Но моя. Она поедет со мной, куда бы нас не вышвырнули. Главное — не забывать полученный урок.
Я кивком указала на маленькую скамью в тени бондисана:
— Пойдем сюда.
Индат остолбенела, будто не поняла. Потом встрепенулась и побежала, огибая кусты. Я уже сидела на скамье, когда она подскочила с громким шорохом камешков, упала в ноги:
— Госпожа моя!
Индат хватала мои руки, целовала пальцы, а я не могла сдержать беззвучных слез. Я будто прозрела или протрезвела. Индат виновата, но как я могла вообразить, что смогу быть счастливой без нее? Она важная часть моего крошечного мира.
Она вдруг обернулась, отскочила, и замерла в отдалении, опустив голову. По дорожке черной тенью вышагивал Брастин. Лицо сосредоточено, губы поджаты. Я напряглась, увидев его, даже бросило в жар. Полукровка поклонился:
— Госпожа…
Я сглотнула:
— Что случилось?
— К вам поверенный от его величества.
Я даже поднялась:
— Ко мне?
— Да, госпожа. Вам велено следовать во дворец.
— Зачем?
Брастин покачал головой:
— Не могу знать, госпожа. Но лучше не заставлять ждать.
Я спешно привела себя в порядок, приказала поправить прическу, освежить лицо, подать накидку. Человек на парковке был мне знаком — он однажды уже приезжал за мной. Но казалось, что все это было в прошлой жизни. Теперь я отметила, что он поклонился мне значительно ниже. Это вселяло надежду.
Я будто погружалась в ощущение дежавю. Тот же корвет, тот же сопровождающий, тот же маршрут. Тот же тайный коридор и та же пурпурная зала. Мне снова было тревожно, но теперь я шла с другим чувством.
Император уже сидел у окна, лениво окинул меня равнодушным взглядом, когда я вошла. Я перекинула снятую накидку через локоть и была рада, что руки заняты — иначе их дрожание было бы слишком заметно. Я поклонилась особым образом, как было указано в книге по придворному этикету: выставляя ногу вперед и опуская руки. И замерла, ожидая, когда Император позволит мне подняться. Он не торопился, наблюдал. Я чувствовала его холодный взгляд. Будто резали стеклянным острием. Уже начинало ломить поясницу, когда старик позволил мне подняться. Уставился на меня, и я не могла даже предположить, что обещает этот взгляд.
— Итак… Госпожа…
Я молчала, стараясь держаться с достоинством. Но отметила, что он не назвал моего имени. Будто обезличил. Или стер. Я склонила голову, давая понять, что жду его слов.
— Кланяетесь вы гораздо лучше, чем в прошлый раз.
— Благодарю, ваше величество.
Он вновь царапал меня взглядом, барабанил пальцами по ручкам своего кресла, и этот дробный звук вселял тревогу.
— Мы прекрасно помним наш предыдущий разговор, госпожа. Вы хотели выбора…
Я осмелилась выпрямиться, подняла голову:
— Я не совсем понимаю, ваше величество.
Старик вновь медлил, будто тянул жилы. Смотрел и смотрел.
— Ваш муж разочаровал меня.
Я напряглась, но лишь еще сильнее выпрямилась. Что-то отвечать было неосмотрительно. Я должна сначала выслушать все, что Император хотел сказать мне.
— Поэтому я нахожу возможным освободить вас от любых обязательств, потому что не считаю более возможным исполнение данных вам ранее обещаний.
Я на мгновение забыла о сдержанности, но тут же опомнилась, постаралась взять себя в руки:
— Что значит «освободить»?
— Вашему мужу будет определено соответственное его проступку наказание. Вы вольны не разделять его судьбу. Мы даем вам исключительное право расторгнуть этот брак в одностороннем порядке и вернуться к отцу, который получит от нас определенную компенсацию в виде двухсот тысяч геллеров, составивших ваше приданное.
