Я с трудом подавила желание спросить про леди Уитмор, а заодно и кому из них заблагорассудилось пригласить ее.
— Замечательно.
Обида жгла сердце и мешала мыслить здраво. С одной стороны, хотелось его обнять, с другой — развернуться и уйти. Так и я поступила: повернулась на каблуках и направилась к двери.
Винсент догнал меня раньше, чем я успела коснуться дверной ручки. Обнял сзади и крепко прижал к груди, но я была слишком рассержена, чтобы таять в его теплых и таких желанных объятиях. Вырываться не позволила только гордость, поэтому я застыла гордой статуей.
— Луиза, вы злитесь, потому что не хотите идти на бал, быть рядом со мной, танцевать и веселиться? Или потому что хотите, но боитесь?
Может потому, что я хотела услышать что‑то вроде: «Луиза, вы согласитесь пойти со мной на бал?» — И все это когда меня держат за руки и смотрят в глаза, спрашивая о моем желании. А не о том, что и так само собой разумеется.
— Потому что вы всегда решаете за меня! — огрызнулась я неожиданно плаксивым голосом. Ой, мамочки! Вроде зелье писклявости не пила, на истерики и слезливость никогда не жаловалась. От злости на себя я скрипнула зубами и закусила губу. Вот пусть что хочет делает, не буду с ним больше говорить. Не буду и все!
— Дело только в этом? — Винсент осторожно повернул меня к себе лицом. Теперь этот вредный мужчина улыбался так, словно услышал крайне неприличный, но смешной анекдот. — Вы пойдете на бал со мной?
Де Мортен нежно погладил мою щеку, но я дала себе обещание молчать, и молчала. Секунд пять.
— Может быть.
— Может быть?
— У меня нет платья.
— Завтра приедет портниха.
Я вздохнула. Почему я не могу просто отправиться в Лигенбург? Как все нормальные женщины заказать себе платье… Хотя нормальные женщины заказали себя платья месяц назад, сейчас близятся праздники. В порядке очереди моя портниха успеет пошить только оборочки и бантик. Может быть, два.
— Соглашайтесь, — вкрадчивым голосом искусителя настаивал Винсент. Его пальцы скользнули на мой затылок, успокаивающе погладили шею, а взгляд опустился на мои губы. — Без вас праздник будет невыносимо скучным.
Какая жалость, что нельзя уехать на побережье или к горячим источникам, и устроить собственные танцы в просторной спальне какого‑нибудь уединенного домика.
— Повторите, — я подалась вперед и прошептала ему в губы, — мне нравится это слышать.
— А что вам нравится еще?
Винсент не дал мне ответить, впился в губы жарким поцелуем, крепче прижимая к себе. Он терзал мой рот, словно не мог насытиться, так, что ласка сменялась болью, и снова нежностью. Я отвечала жадно и неистово, зарывалась пальцами в волосы де Мортена, стискивала его сильные плечи.
Луиза, если мы сейчас не остановимся, я уже не смогу вас отпустить. — Голос Винсента звучал хрипло.
Он сам понимал, о чем говорит? Видимо, нет, потому что уже покрывал поцелуями мою шею, а потом развернул и подтолкнул к стене. Если бы он попытался меня отпустить, я бы его придушила, честное слово! Внутри полыхал пожар, не просто пожар — настоящая огненная буря, низ живота сводило желанием. Я чуть ли не содрала с себя верх платья, когда почувствовала щелчок последней застежки. Что‑то жалобно треснуло, но мне было не до нежности с одеждой. Я всхлипнула, когда де Мортен ладонями накрыл мои груди, лаская почти болезненно напряженные соски поверх тонкой нижней сорочки: сжимая, поглаживая, дразня.
Закусив губу, я уперлась руками в стену и прогнулась, пока он избавлял меня от нижних юбок, кринолина и корсета.
— Скучал по вам. Безумно, — прошептал Винсент, поглаживая мой живот и бедра. Стон сорвался, когда его ладонь скользнула ниже. Ласка обожгла, а колени задрожали от откровенных прикосновений. — И все время скучаю, когда вы не со мной.
Он мягко раздвинул чувствительные складки, коснулся входа, а я бесстыдно развела ноги, подставляясь.
— В парламенте… я… буду вас отвлекать… — говорить было тяжело, потому что медленные движения пальцев внутри отзывались издевательски — неспешным, дразнящим наслаждением. Я прислонилась пылающей щекой к стене и пробормотала: — Чувствовать вас в себе. Это мне нравится больше всего.
Вместо ответа с губ Винсента сорвался хриплый рык, и он отстранился, чтобы потом обхватить мои бедра и толкнуться вперед, растягивая, насаживая на себя. Глубоко, жарко, сильно. Я едва не закричала от чувственного восторга, вовремя закусила губу и подалась назад. Плавные осторожные движения очень скоро превратились в сильные, резкие, от которых по телу шел жар, обещающий сжечь меня… Нас.
Я запрокинула голову, и пальцы Винсента прошлись по моим губам. Я втянула их в рот и застонала, когда спустя миг он скользнул рукой между ног, лаская клитор — то мягкими, легкими движениями, то сильнее. Сладко… как же сладко! И так умопомрачительно ярко, словно ничего подобного раньше не испытывала.
— Луиза… — Хрипло, еле слышно. Горячее дыхание обожгло шею, от его низкого голоса по спине прошла дрожь.
Никто и никогда так не произносил мое имя. Никто и никогда не мог заставить меня чувствовать себя легкой, словно перышко, и в то же время потрясающе наполненной. Отчаянно живой, готовой на любые самые безумные глупости, поэтому сейчас я прошептала:
— Да, мой герцог.
Я судорожно сжимала пальцы, царапая стену, Винсент вбивался в меня и содрогался вместе со мной. Наслаждение полыхало внутри. Наслаждение, разделенное на двоих. Оно растекалось по венам, прокатывалось по всему телу, заставляло вздрагивать снова и снова, выдыхать стоны и чувствовать моего единственного мужчину всей кожей, всем сердцем, всей сутью.
Винсент сжал меня в объятиях, окутывая своим теплом. К счастью, потому что мои ноги подрагивали от пережитого блаженства, и я едва не сползла вниз. Он словно очнулся, подхватил меня и перенес на софу. Теперь я полулежала, укрытая его сюртуком, а де Мортен поглаживал мои плечи.
— Успеваете все подготовить до праздников? — Я стянула с него шейный платок, расстегнула рубашку, и пальцем рисовала на груди Винсента узоры, чувствуя себя по — настоящему счастливой. И что на меня вчера нашло?
— Да. — Де Мортен сосредоточенно кивнул, рассматривая что‑то над моей макушкой. — Хочу, чтобы все разрешилось как можно скорее.
Наши взгляды встретились, и Винсент снова расслабился.
— Не волнуйтесь. Мы почти выиграли.
Я улыбнулась и потерлась щекой о его плечо. Радоваться успехам любимого не менее приятно, чем своим. Ладонь щекотно зачесалась, и я вспомнила про змею — впервые за последнее время. В Вайд Хилл я по десять раз на дню хотела спросить у Винсента, почему она не растет, и по десять раз на дню благополучно забывала: с той минуты, как мы решили быть вместе, заклятие утратило всякий смысл. Точнее, смысл утратила именно змея. Но спросить‑то все равно можно!
