— …После я продолжал действовать по инерции, а ты продолжала раздражать, — он прикусывает губу; рука зависает в воздухе, пальцы слегка дрожат. — Но это уже ничего не значило.
Драко внезапно переводит взгляд и теперь смотрит прямо на неё. Пронзительно. С щемящей сердце тоской и обезоруживающей искренностью.
Она распахивает рот и сразу же закрывает его. Зажатая и напряженная поза Драко делает что-то с её решимостью, и Гермиона подступает ближе, но не осмеливается прикоснуться к нему.
— Я пытался отстраниться, — шепчет он. — Пытался закончить это — чем бы оно ни было. Я злился. Я злился на себя, на тебя, на Волдеморта, на Снейпа, на дурацкого Поттера, на отца…
Он задыхается и делает два глубоких вдоха; плечи подрагивают; он опускает руку и прижимает ладонь к бедру.
Гермиона отрешённо покачивает головой.
Этот разговор пугает её до чёртиков, но вместе с тем она не может прервать его. Драко говорит о злости, но выглядит скорее нерешительным и растерявшим всю свою невозмутимость.
И почему-то это причиняет ей почти физическую боль.
— В чём-то виноват я сам. И ты… Мы оба. И эта война, мне кажется, она свела меня с ума, и я сам и не заметил, как потерял рассудок. Наверное, это нормально. Это… Это то, что просто происходит. Но ты знаешь — я имею в виду, ты знала меня того. — Он не говорит «прошлого» или «другого», но Гермиона быстро кивает, хотя ему и не требуется её подтверждение. — И я не думаю, что изменился, Грейнджер, но всё равно мы… случились.
Мы.
Она не знает, что сказать.
Война, пожалуй, что-то сделала и с ней. Гермиона быстра на поле боя, но совершенно растерянна и заторможена, когда напротив Малфой, кажется, изливает душу.
Сердце в груди грохочет с силой, способной сломить, но Гермиона игнорирует и его, и разум, и всё внешнее, кроме Малфоя с его совершенно безумной речью.
Кажется, она ещё никогда так внимательно не слушала, но не уверена, что сможет вспомнить хоть что-то, когда он замолчит. Она хочет записать его слова, впитать их, сохранить на плёнке, которую смогла бы прокручивать снова и снова.
— Наверное, этому есть простое объяснение. Я был испуган, чертовски одинок и эмоционально нестабилен. Я не пытаюсь… Не пытаюсь сказать, что дело не в тебе. Потому что, конечно, будь это кто-то другой… Я не знаю. Просто не думаю, что всё вышло бы именно так, но вместе с тем я не могу объяснить, почему оно так вышло… Ты… Ты должна понимать.
Он вдруг обращается к ней, его взгляд проясняется, и наконец Гермиона умудряется выдавить:
— Драко, ты…
В полном раздрае и несёшь какую-то ахинею, путаешь слова и выглядишь так потерянно, что требуется вся выдержка, чтобы не расплакаться при взгляде на тебя.
— Грейнджер, не пере…
— …в порядке?
О, это глупый, глупый вопрос.
Он раскалывается; кривая ухмылка расползается на лице и тут же исчезает, будто Драко пугается своего порыва.
— Я просто хочу сказать, что… я не ожидал, что кто-то будет рядом, но ты была.
«Ты не одинок».
«У тебя есть я».
«Я буду бороться за тебя».
Ей больно и…
Совершенно восхитительно, исключительно чудесно. Будто бы в груди распускаются цветы невыносимой красоты.
Драко наконец замолкает, но Гермионе требуется несколько секунд, чтобы собраться и облечь все свои ощущения в один простой вопрос:
— Почему ты говоришь всё это сейчас?
Он смотрит прямо на неё и пожимает плечами.
— Я не знаю, что будет после Хогвартса.
— Что это значит?
О, она знает.
Гермиона почти уверена, что правильно понимает, что он имеет в виду, к чему ведёт, но задать прямой вопрос у неё уж точно не хватит смелости.
Наверное, так снова проявляется её жестокость, раз после всего сказанного она хочет, чтобы он… уточнил. Был конкретнее. Выразил всё так, чтобы не осталось лазеек и путей отхода.
Но ведь, на самом деле, Гермиона не жестока, а просто требовательна.
Она вздыхает, зная, что дрожит, и он вдруг обводит её взглядом, который невозможно спутать ни с чем другим. В груди уже не просто грохот, а непрекращающийся рокот, и в ушах шумит.
Но Гермиона ждёт.
А Драко внезапно меняет тему:
— Я знаю, что ты скажешь, но я должен попробовать, — бормочет он.
— О чём ты? — вскидывается она.
Сердце падает куда-то в живот, когда он хмурится и приподнимает руку. Шаг — и он вплотную к ней, мгновение — пальцы стискивают её предплечье.
— Не иди туда, Грейнджер. У вас достаточно людей. Останься в убежище. Пережди. Не рискуй собой в этот раз.
Горло сжимается, и на глаза набегают слёзы. Но он прав — его попытка обречена на провал.
— Но я должна пойти, — хрипло возражает Гермиона. — Драко, мы все продумали, всё будет в порядке.
Он сводит челюсти и носом шумно втягивает воздух. Взгляд мечется в течение пары секунд и останавливается в районе её ключиц. Драко поднимает вторую руку и, так и не выпустив палочки, хватает Гермиону за плечо; древко вжимается в кожу.
— Я знаю, знаю, — он моргает, опустив голову, и волосы падают на лоб, — но ты могла бы…
— Не могла бы. — Она мотает головой. — Я должна быть там.
— Должна… — эхом откликается Драко. — Мы все как будто должники этой грёбаной войны и всё отдаём, отдаём… Когда же можно будет перестать?
— Ты знаешь, — шепчет она в ответ и кладёт руки ему на шею. Большие пальцы ложатся на челюсть, и Гермиона наклоняет его голову, притягивая к себе, ловит горький взгляд, коротко вздыхает.
И целует его.
Она не в состоянии вымолвить больше ни слова, ведь на такое невозможно достойно ответить. В голове, будто попав в ловушку, бьются мысли, но Гермиона не может высказать то, что думает и чувствует.
То, что на языке у них обоих.
Он и так должен понимать.
Он…
Она самозабвенно целует его и всей душой надеется, что Драко понимает.
Он отвечает на поцелуй, как будто только этого и ждал, с жаром и отчаянием. Горячее дыхание опаляет кожу; все прикосновения губ знакомые, желанные, до смешного необходимые.
Драко обнимает её за талию, с силой прижимая к себе, и стискивает пальцы. Хватка на плече становится почти болезненной.
На миг ей кажется, что он так и будет крепко держать её, лишь бы она не ушла.
На миг ей кажется, что если это правда — она не станет сопротивляться.
Но миг заканчивается.
Им требуется кислород, и Гермиона, задыхаясь, запрокидывает голову. Лёгкие горят, сердце не оставляет попыток проломить рёбра. Драко ещё несколько раз быстро целует её в уголок губы, в щёку, в висок и утыкается носом в волосы, прерывисто дыша.
Время долго было благосклонно к ним, но теперь оно заканчивается.
— Послушай, Грейнджер, — нетвёрдым голосом начинает Драко прямо у её уха. — Есть ещё кое-что. Если что-то пойдёт не так или же, наоборот, всё будет слишком удачно… Если вы будете готовы… Я… могу снять защиту с поместья.
Гермионе кажется, что ей послышалось. Она пытается отклониться, чтобы заглянуть ему в лицо, но Драко вцепляется в неё ещё сильнее и поспешно добавляет:
— Я… — его голос ломается, — я могу сделать это, только когда буду уверен. Когда буду уверен в вашей победе.
Его передёргивает, а Гермиона наконец умудряется извернуться и взглянуть на него. Выражение какое-то обречённое, губы подрагивают, и в глазах то ли страх, то ли надежда.
Она качает головой; он хмурится.
Гермиона запускает руку ему в волосы, путаясь пальцами в светлых прядях, и снова привлекает к себе, прижимается губами к губам, но сама же не даёт углубить поцелуй.
— В нашей, — она упрямо сводит брови, — в нашей победе, Драко.
***
Гермиона растерянно моргает раз, другой, мотает головой, глубоко втягивая воздух, и видения прошлого наконец рассеиваются.
Она возвращается в промозглую камеру к другому — тому же? — Драко Малфою, который сидит напротив, затаившись в ожидании, и легонько поглаживает костяшки её пальцев.
Прикосновение помогает быстрее прийти в себя.
