щекотал ноздри и возбуждал. Ей захотелось встать, но она знала, что зеленые
глаза Фариды неотступно следят за ней. Вдруг в ночной тишине раздался стон,
затем крик. Эвелин сжалась, сдерживая дрожь. Она слышала, как затряслась
кровать, ей показалось, что весь дом заполнился запахом пота и спермы...
Эвелин вспомнила другую кровать, в каморке Абулшера в Саргохабаде.
Перевернувшись на живот, она зарылась лицом в грязную циновку и горько
зарыдала.
* * *
Прошла неделя. Каждый день Эвелин работала вместе с Фаридой и Джамилей --
убирала дом, кормила корову и коз, чистила овощи, готовила еду. Теперь она
жила в мире женщин. Ей приходилось закрывать шалью лицо, когда к ней
приближался мужчина, она делала это не потому, что исполняла мусульманский
обычай, а просто оттого, что боялась быть узнанной.
Каждую ночь она, сгорая от желания, ждала Абулшера. Но он за все это
время приходил лишь дважды, и оба раза ему нужна была младшая жена.
Эвелин чувствовала себя униженной и оскорбленной. Она принесла ему самую
большую жертву, порвав с прежней жизнью, а он отказывается от нее, да еще
подчеркивает свое безразличие. Если сперва насмешливая Джамиля вызывала у
нее неприязнь, то сейчас это чувство переросло в подлинную ненависть.
Она мечтала отомстить младшей жене.
Эвелин была уверена, что Абулшер избегает ее потому, что хочет показать свою
независимость. Наверное, он считает, что необходимо определенное время, за
которое Эвелин должна забыть, что когда-то была "мисс-сахиб", и что он
обязан был беспрекословно ей повиноваться.
Она твердо решила поговорить с ним при первой удобной возможности. Она
видела, с какой неохотой идет к нему считающаяся младшей женой девочка,
какой утомленной и мрачной она возвращается от него. Старшая жена, судя по
всему, тоже не испытывала к нему влечения, она спокойно спала, а когда он
появлялся в комнате, то просыпалась, но не глядела на него. Как непохожа на
этих женщин она, с ее роскошным белым телом! Как она умеет отдаваться ему! И
он, разумеется, не может не видеть разницу между Эвелин и этими холодными
существами. Просто ей суждено в течение какого-то времени пройти
испытательный срок...
На следующую ночь, пролежав около часа, Эвелин встала. Фариде она сказала,
что идет в туалет -- им служила дощатая кабина, окружавшая вырытую в глине
яму. Она прошла через двор и оказалась за воротами. Остановилась около той
двери в дом, которая вела с улицы. Стала ждать, поежившись от прохладного
ветра, дувшего с гор. Примерно через полчаса она услышала шаги и узнала
походку Абулшера. Он шел от стоящего поодаль сарая, где содержался их
немногочисленный скот: тощая корова, три лошади и несколько коз. Не дойдя до
двери, он остановился и наклонился, чтобы счистить щепкой налипшую на сапоги
грязь. Эвелин кинулась к нему и с разгона обняла робкими руками. От
неожиданности он отпрянул и высвободился от ее объятий.
-- Вы?.. Ты?
-- Абулшер, почему ты так жесток, почему ты так поступаешь? Ты ведь
делаешь это нарочно, чтобы помучить меня!
Она, как в истерике, била его кулаками. Он поймал ее руки и прижал к
стене, потом крикнул:
-- Фарида! Джамиля! Идите сюда.
Обе жены выбежали из дома, старшая держала в руках керосиновую лампу.
-- Возьмите ее и уведите отсюда! Быстро! Нет, постойте, я сам...
Он поднял Эвелин и понес в дом. Она очутилась в комнате, где раньше никогда
не была. По размерам комната была такой же небольшой, как и помещение для
жен. Из мебели не было ничего, кроме широкой кровати и большого деревянного
сундука. В углу были прислонены к стенке четыре ружья. Абулшер сбросил Эвелин
на кровать, на которой лежала стопка сложенных шерстяных одеял и волчья
шкура, отрывисто скомандовав:
-- Разденьте ее!
Женщины стали снимать с Эвелин одежду, она не мешала им. Странно, но
прикосновения их рук вызвали в ней какое-то облегчение... Она не видела, как
Абулшер приоткрыл сундук и что-то взял оттуда. Фарида и Джамиля уложили ее
на живот, первая стала держать руки, вторая -- ноги. Прежде чем она успела
сообразить, что ее ожидает, длинный кнут просвистел по комнате и хлестнул ее
голый зад. Она вскрикнула и напряглась, инстинктивно приготовившись к
следующему удару.
Удары посыпались один за другим... За несколько секунд они разрисовали
ослепительно-белые полушария ягодиц узором из ярко-красных штрихов. Затем он
перевернул ее на спину и принялся стегать груди. После первого же удара соски
вздернулись вверх, они как будто провоцировали своего мучителя. Джамиля на
мгновение отпустила ее ноги, Эвелин освободила руки и бросилась в угол, где
стоял сундук. Тхалец, держа поднятый кнут, пошел туда же. Эвелин вспрыгнула
на сундук, рассчитывая, что там она будет в безопасности, но кнут тут же
обвился вокруг ее бедер. Она съежилась в комок и сквозь слезы умоляла его
прекратить истязание. Он бросил кнут, достал из-под кровати веревку и связал
ей руки за спиной. Эвелин сидела на сундуке с отведенными назад плечами, из
рассеченных кончиков грудей капала кровь... Она всхлипнула, втайне надеясь,
что ее мучения на сегодня завершились... По знаку Абулшера старшая жена
связала Эвелин ноги.
Абулшер подозвал Джамилю, она покорно приблизилась и, не ожидая приказа,
сняла все, что на ней было. Она стояла на середине комнаты, издали ее можно
было принять за каменное полированное изваяние. На худом, даже истощенном
теле, как на ветке куста роз, выделялись острые шипы грудей. Ее волосы были
заплетены в косы, концы которых кончались там, где начинались выпуклые
яблоки маленьких ягодиц. Джамиля встала на цыпочки и подошла вплотную к
мужу, который был выше ее на целых две головы. Он успел снять одежду, его
тело отражало оранжевый свет лампы.
Он сел на край кровати и сделал Джамиле знак, который был понятен только ей.
Она привычно встала на колени у его ног, положила свои ладони на его бедра, а
ртом поймала быстро удлинившийся и отвердевший член. Тхалец, подавшись
вперед, продвинул его вглубь. По движениям щек девочки было видно, что ее
язычок прилежно щекочет макушку введенного органа. Абулшер плотоядно засопел
и принялся вращать бедрами. Повернув лицо к Эвелин, он оскалил зубы в
самодовольной усмешке.
Эвелин казалось, что она сойдет с ума, ее бедра стали мокрыми внутри от
