самодовольной усмешке.
Эвелин казалось, что она сойдет с ума, ее бедра стали мокрыми внутри от
выделений агонизирующего и распаленного естества... Абулшер медленно извлек
пульсирующий фаллос изо рта девочки, оторвав его от змеиных поцелуев. Он взял
Джамилю за талию и поставил к себе на колени. Она стояла над ним, снова
вызывая ассоциации с изящной статуей, изображающей подростка с двумя колючими
грудками...
Он развел в стороны свои колени, ноги девочки разъехались вместе с ними и
раздвинули темные безволосые складки, обнажив алое устье, напоминающее только
что раскрывшийся бутон орхидеи. Жадными губами Абулшер обхватил этот цветок...
Его язык, словно хоботок трудолюбивой пчелы в поисках сладкого нектара,
ткнулся в пурпурную глубину. Девочка охнула...
Эвелин стиснула зубы, ее ляжки тряслись, в паху разлилась сладкая боль. Она
не отрываясь смотрела на счастливую девочку, тонкие, почти черные ноги
которой трепетали от наслаждения.
Но лицо Джамили оставалось совершенно бесстрастным, как будто различные
органы ее тела и не составляли единого целого.
Неожиданно Абулшер с силой потянул ее вниз, усадив верхом на свои колени.
Его тяжелый мужской орган ощупью, подобно морде слепого крота, подобрался
к спрятанному входу в узкую щель и ловко протиснулся внутрь. Легкий вскрик
сорвался с губ девочки, но на лице по-прежнему ничего не отражалось. Она
сидела неподвижно, точно кукла, на его коленях. Без всяких усилий он начал
перемещать ее тело вверх и вниз, время от времени добавляя круговые движения
тазом. Иногда он поднимал Джамилю так высоко, что она покидала его фаллос,
разгоряченный и негнущийся, который издали дразнил страдающую Эвелин...
Эвелин все сидела связанной на сундуке, она пробовала ослабить веревки, но от
этого они еще сильнее врезались в ее тело. Она умирала от желания броситься
к занимавшейся любовью паре, быть с ними вместе, вжать свое тело между черным
женским и коричневым мужским... Она жаждала впиться своими зубами в тугие
черные кончики ненавистных грудей и разорвать их... Ей не терпелось
подставить свое изголодавшееся вместилище под этот мощный орган, способный
создавать в ней фантастические, сказочные ощущения. Она, как собака скулила
от неутоленных желаний... Но никто не обращал внимания на избитую женщину с
белой кожей, покрывшейся мелкими капельками пота...
чернокожая девочка, сидящая верхом на коленях Абулшера, сейчас была подобна
скачущей галопом наезднице. Скачка убыстрялась, девочка подпрыгивала все выше
и выше. Когда он ощутил первый подступающий спазм, то крепко схватил зубами
острые груди, а руками изо всех сил сжал маленькую попку... Потом он
откинулся на кровать спиной, оставив глубоко в ней содрогающийся от
конвульсий орган, чтобы впрыснуть как можно дальше, и чтобы впрыснутое
надежно сохранилось.
* * *
Белая кожа Эвелин постепенно начала темнеть под палящим солнцем, только синие
глаза и белокурые волосы выдавали происхождение третьей женщины, появившейся
в доме Абулшера.
Однажды вечером, когда он с другими мужчинами отправился в горы разыскивать
отбившихся от стада и заблудившихся коз, Эвелин отвела в сторону первую жену
Абулшера, чтобы поговорить с ней.
-- Фарида, как ты можешь жить в этом доме, видя, что Абулшер предпочитает
тебя Джамиле?
Женщина пожала плечами. Она была высокой и ширококостной. Крупные черты лица
делали ее похожей на мужчину. Это лицо всегда оставалось бесстрастным. Она
почти всегда молчала. Только глаза, такие же зеленые, как у ее мужа, говорили
о внутренней силе и, может быть даже, о жестокости ее натуры.
-- Я бесплодна, -- тихо произнесла Фарида своим бесцветным голосом. Помолчав
немного продолжила: -- Женщина -- это сосуд, наполняемый мужчиной. Если я не
могу удержать драгоценную влагу, то мой муж имеет право выбрать и любить
другую.
-- Да, но разве ты не испытываешь ревность?
-- Какое значение имеет то, что я чувствую? Мужа мне нашла мать. Он хорошо
относится ко мне, позволил мне остаться в его доме. Он поступает по закону.
Если он отправит меня обратно, то должен будет вернуть приданое, которое
получил. Приданое -- это залог, который защищает меня.
-- Но как же ты можешь жить здесь, когда видишь ночь за ночью, что он... что
он любит не тебя, а другую?
-- Сначала это было мне горько, я переживала... Я уехала на время... Много
повидала, была у исмаилов и у парсов. Проехала от Равалпинди до Пешавара,
посетила много святых мест... Надеялась, что Аллах смягчится и изменит мою
жизнь. Но я поняла, что все это послано мне свыше. Я не могу дать мужу
наследника, поэтому он имеет право лишить меня радостей супружеской жизни...
За все надо платить...
-- А почему бы тебе не вернуться к своим, к твоей семье?
-- Там все бы показывали на меня пальцем. Кто бы ни увидел меня, вспоминал
бы о моем позоре. Нет, никогда! И моим родителям досталось бы, если бы их
дочь вернулась от мужа. Люди говорили бы: "Смотрите на эту Фариду, она не
только бесплодна, она вообще никудышная жена, раз муж отослал ее обратно к
матери". Женская доля тяжела, но мы должны выполнять свой долг.
-- Я бы не смогла жить так... Ну как можно спокойно относиться к тому,
что муж подходит к сопернице и уводит ее к себе? Нет, я не смогла бы...
Фарида с безразличием повела плечами и ушла, ей надо было собрать хворост для
очага, чтобы приготовить ужин.
* * *
Эвелин сидела на солнце и просеивала на бамбуковом подносе рис, когда к ней
подошла Джамиля и сказала:
-- Господин зовет тебя.
Эвелин быстро поднялась, укрыв горку риса от гуляющих по двору кур, и
пошла за девочкой, не забыв спрятать свое лицо за белым покрывалом.
Абулшер сидел перед домом под деревом, крона которого походила на широкий
зонт. Сиденьем ему служила вынесенная из комнаты кровать. На нем были серые
брюки, белая рубаха навыпуск и черная безрукавка. Он приказал Джамиле
удалиться. Эвелин не стала ждать, когда он заговорит с ней. Захлебываясь от
волнения, она принялась упрекать его и жаловаться на свою несчастную жизнь.
Абулшер не перебивал Эвелин, но, немного послушав, взял ее руку и сдавил так,
что она опустилась на землю подле него.
