Теперь точно знаю. Знаю, что нет ничего лучше наблюдать, как перекатываются тугие мышцы, за сеткой вен на руках, когда он моет овощи, за игрой губ, когда бросает взгляд мне между ног.
— Ну и что ты лафу гоняешь, слезай, режь салат, — указывает он на нож, доску и помытые овощи.
Я гляжу на них, словно они сейчас превратятся в убийц и нападут на меня, а Максим закатывает глаза, подходит ко мне и мокрыми руками сдергивает со стола.
— Ай! Холодно.
— Зато привел тебя в чувство. Что ты смотришь на еду, как на серийных маньяков?
— Я никогда не делала салат, — говорю я после длительной паузы, заполненной призывными взглядами. — Могли бы просто разогреть суп.
— Хочу пасту, или как там она у вас называется…
— У нас?
— У богатых.
Я молчу, не хочу нарушать дружескую атмосферу. Подхожу к овощам и осторожно беру нож в руку
— Ну и что ты его, как пёрышко взяла. Бери как член, уверенно, но мягко.
— Очень образно, — хохочу я и беру рукоять уверенней. Уже собираюсь попробовать себя в готовке, как вдруг сзади прижимается Максим. Трепещу от близости его горячего тела. Задыхаюсь от твердости, что толкнулась мне в поясницу.
— Никогда этого не делала?
— Никогда, — честно признаюсь я.
— Ты раньше и не сосала никогда, а теперь делаешь это, как богиня.
Вот уж спасибо за сравнение.
— Сомнительный комплимент, — стыдливо усмехаюсь я, и поворачиваю голову. Смотрю на линию подбородка, твердую черту губ. В глубокие синие глаза.
Опаляет ответным желанием, костяшками пальцев касается линии спины.
— Можем забить на готовку, — предлагает он и сильнее вдавливает меня в столешницу. — Будешь делать то, что у тебя получается лучше всего.
— Танцевать? — наивно и наигранно предполагаю я, и ахаю, когда оба полушария груди сжимают его руки.
— На моём члене желательно.
— Тогда я лучше займусь салатом, — чуть еложу, словно хочу скинуть его руки. Ага, как же. Так трепетно к моей груди даже я не отношусь. — И смотри аккуратнее. У меня нож.
Он вдруг накрывает мою руку и опаляет ухо горячим дыханием.
— Смотри не порежься.
Максим направляет мою руку, пока я режу овощи. Он руководит моими движениями. Как в танце. Как в сексе. Каждое его указание, каждое касание кажутся настолько эротичными и пошлыми, что мне стоит больших трудов не закрыть глаза. Не стонать в голос, и не растечься у него в ногах, как воск без огня.
С ним все кажется верхом разврата и неприличия. Он одно сплошное "против правил". И каждая секунда с ним огромный риск и столь же огромное наслаждение. Мой ангел греха, вознесший меня в небо. И только с ним я парю. Только с ним я живая. Настоящая.
Объятие. Помывка рук. Готовка салата. Поцелуй. С ним любое действие кажется совершенством. С ним каждая секунда сводит с ума, стягивает шипами сердце.
Его поцелуй в шею обжигает, а следом шепот.
— Мы закончили.
Черт. Кажется, я совсем потерялась в ощущениях. Максим это знает. Знает и нагло пользуется.
Он со смехом отстраняется, а я затуманенным взглядом смотрю на порезанные брусками овощи.
— Ты, как спичка, — скалится он. — Стоит тебя поджечь, и ты сгораешь.
Только ты и можешь поджечь. Я на это только глаза закатываю и перекладываю все с доски в миску. Он заливает маслом, солит и мы садимся за стол.
— Вкусно, — ем я приготовленные им макароны с сыром и ветчиной. — Вас учат в приюте готовить?
— Ну хоть чему-то полезному они должны нас учить? — не поднимает он взгляд и почти в минуту уминает все, что приготовил.
Ещё в Москве меня удивила эта скорость.
— Ты же даже не насладился вкусом.
— Поверь мне, после баланды и слипшихся макарон мне все покажется божественным.
— Не может же быть все так плохо? — удивляюсь я, и не доедая пасту, принимаюсь за салат.
— Давай ты не будешь предполагать, — откидывается он на спинку стула и наблюдает, как я ем. Медленно и размеренно.
Как и учила Марина.
— Завидую каждому кусочку, что касается твоих губ. Попадает в твой рот, — говорит он тихо, и я взбешенная со звоном откидываю вилку.
— Ну сколько можно?
Но он не дурак, он видит, как меня завели его слова. Поэтому ловко хватает пальцами под столом коленку и чуть сдавливает.
— Как я смогу поесть, если ты меня возбуждаешь? — говорю я строго, и хоть мне очень кайфово, скидываю его руку.
— Я бы мог накормить тебя чем-то более питательным, — опять грязно шутит он, и я вскакиваю.
Он за мной, и уже так близко.
— Пошляк!
— И тебе это пиздец, как нравится, — обхватывает он мои плечи, накрывает губы. И во время влажного, размеренного поцелуя, разворачивает спиной к столешнице. Отстраняется и кладет меня грудью на стол.
— Максим!
— Я поел и меня одолел другой голод, — задирает он халат. Заставляет тело дрожать и подчиняться его желаниям.
Рукой гладит между ног, потирает клитор.
— Перестань, — хнычу. — Я больше не могу.
— Проверим? — внезапно льет он мне на задницу масло и начинает растирать, пальцами касаясь кнопочки ануса. Толкать туда палец.
— Максим, — цепляю пальцами стол, прикусываю губу от растяжения. — Давай хоть поднимемся.
— Хочу здесь. Хочу трахнуть тебя в месте, где ты будешь вспоминать меня каждый раз, садясь за стол. Хочу драть тебя, пока каждая вена моего члена не отпечатается у тебя в мозгу. Хочу, чтобы, ложась под своих богатеев, ты думала обо мне. О своем оборванце.
Застываю резко, уже не чувствуя и доли того желания. Пинаю его голень, разворачиваюсь и отталкиваю.
— Да что ты привязался с этим? Какое тебе дело? У тебя Антон. У меня Виталий. Зачем вспоминать о них сейчас! Почему ты просто не можешь наслаждаться моментом! Со мной!
— Я не продаюсь Антону.
— А мне вот кажется, что да, — ехидно смеюсь, хочу сделать ему так же больно. Кричу! — Ты сделаешь все, что он скажет! Шестерка! Шавка!
Хочу еще много сказать, но его рука поднимается автоматически. Дает хлесткую оплеуху.
Как и мне, правда колет ему глаза. Такие прищуренные в ярости глаза. Прикладываю ладонь к щеке, что обжигают слезы обиды. Как легко разрушить атмосферу счастья. Как легко убить желание.
— А ты шлюшка! — шипит он, и с шумом кидает со стола тарелки в раковину. — Сама ничего делать не хочешь. Даже не собирается попытаться стать свободной! Готова продаться уродцу за красивую жизнь.
— Ну, знаешь, — кричу ему в след, пока он направляется к лестнице. — Желаю каждой шлюхе жить, как я. Убирайся из моего дома!
— Твоего? — смеется он на первой ступени и поворачивается ко мне. — Здесь нет ничего твоего. Ты обязана следовать куче нелепых правил, только чтобы не лишиться этого!
— И ты был бы таким же, дай тебе хоть шанс встать на мое место!
— Ложь!
— Лжешь себе ты, — уже устало говорю я и подхожу ближе. — Подумай только сколько прелестей несет за собой спокойная жизнь в богатстве. В счастье.
— Что-то ты не выглядела счастливой, пока я не начал тебя трахать.
Как он меня достал. Как я устала с ним воевать, как было бы хорошо обняться и просто валяться в постели. Как в Москве. Ни о чем не думать. Не гадать.
— Зачем ты так поступаешь? — осторожно, словно к дикому зверю, приближаюсь я. — Зачем каждый раз все портишь?
Глава 44. Лана
— Потому что хочу помнить, что это не сказка, а реальность. И в реальности ты продашься, а я тебя предам.
Каждое его слово бьет набатом в мозг. Создает в крови сгустки обиды и злости. Последнее же вызывает недоумение.
— Предашь? В смысле предашь.
— Не важно, — наклоняется он, касается моих губ своими сухими жесткими, смотрит в глаза и сразу идет наверх.
Я могу говорить, только придя в себя после поцелуя, потому что такой контраст слов и действий сводит с ума.
— Максим, объясни! — догоняю у самого окна, где он уже на подоконнике в надетой футболке.
— Есть вещи… — поворачивает он голову и обжигает тело взглядом, словно прощается, — которые говорить нельзя.
