— …нет, не так же.
— Совершенно не так же.
— …тащит, полностью!
— …а меня-то!!!
— …вот видишь, я права!
— Нет, я права!
— Вы о чём? — недопонял Кейрис.
Ему не объяснили, нахлынули заново, на ходу ногой двинув (умышленно?) по светокомбику, так что он совершенно психоделически ошизел (оставшись медленным) — через минуты инспектор, в четыре руки разоблачённый, оказался на спине, оплетённый медовыми существами, также разоблачёнными, в первую очередь ниже пояса… Что ж, можно и так… Настраиваясь на успешный результат без проникновения (текущий сетап явно обещал успех!), он даже попытался контролировать ситуацию — когда одно из оголённых лон определённо вознамерилось принять в себя его мужское начало. Кейрис самоотверженно попридержал воздвижение:
— Постой-ка. Ты — девственница. Секс-туризм не…
— Это не секс! — горячо возразили ему.
— …и не туризм…
— …не на всю глубину!
— …не нарушая девственности!
— Мы знаем — на сколько можно!
— …покажем!
— Так что это не секс!
…Нет, разумеется, против таких доводов уже не могло быть возражений — аргументы против такого смешны и бессмысленны, даже когда они есть: кто сказал «туризм»? Никакой не туризм. Чистой воды инспекция…
«Что ж… Показывайте, чего и сколько тут можно…»
Инспектор снова ощутил приглашающе-радостное лоно — и чуть-чуть вошёл, ненамного дальше порога; медовое существо прижалось и трепетно задышало — но тут же было срочно заменено на другое такое же, куда снова пришлось входить, осторожно и так же («с нами должно всё происходить одинаково», — объяснило существо, и второе, рядом, подтвердило дыханием); Кейрис воспринимал процесс с немалой взрослой ответственностью, не давая себе увлечься — но там, в острожной глубине, ничего особенного пока не было; он вошёл немножко дальше, терпко и ярко — но почти сразу же вход пришлось переиграть: возможно, на сантиметр глубже (абсолютно безумное ощущение — просто раздвоение времён и пространств!); в следующий заход стало ясно, что никакой плевы нет, яркая сладкая глубина приняла его целиком — и дубликат подтвердил это (конечно, различие было бы немыслимым!) — ну что ж, отлично, таким результатом инспекции пилот-не-поборник-девственности был всецело удовлетворён (нет, ещё не всецело — но полёт пока идёт более чем нормально, на двух юнитах сразу!)…
Пространства дышали и стонали. Светоформы и звуко-вздохи рисовали галлюцинаторную, для закрытых глаз, подкладку мира — горизонты и тектонические слои; где-то в глубинах проходила красная нить оргазма, ещё далёкая, но о ней стоило не слишком думать — всё должно случаться вдвое медленней, медленней, вдвое, вдвое…
…Красная нить, однако, не понимала возвращений во времени, придвигалась и нацеливалась — Кей игнорировал её; но когда, после десятка фрикций, в нарастающем мокром восторге, лоно меняется на такое же, но ещё чуть-чуть менее мокрое, заводящее, ждущее того же, но заново — внезапно обнаруживаешь, что эта расселина, вулканическая полоса — уже совершенно здесь; вроде бы, ещё возможно что-то сделать — но сделать уже ничего нельзя, потому что как раз сейчас же выдернутый на два такта Кейрис оказывается, неумолимо и неизбежно, помещён в новое медовое вещество, в параллельную реальность, всю в пошедших тектонических содроганиях, магматических полях и ярко-красно-медовом неостановленном, необратимом извержении… Нечто рядом звонко, на выдохе, прошептало:
— Шан, ты словила! Один-ноль!
— Да… — односложно согласилась словившая, срочно сдёргиваясь, соскакивая и улепётывая в ванную…
Остальная, всецело завладев Кейром — его естество держало ещё форморазмер — осушила постельным полотенцем оное естество и срочно вняла в себя… И в таком уникальном, помноженном на единицу в степени ноль, количестве — медовая близнецовость нашла в обоих ещё несколько совершенно замечательных стонов и содроганий…
— Ммм… вот это улёт… Улёт вот это, да… А тебе — понравилось? — шёпот ласкал его в несимметричное ухо. — Понравилось, да?
— Не то слово. Нереальная круть… Хотя — вначале здорово напрягся, что девственницы. Зачем такое говорить…
— Для информации же.
— Информации — о том, чего нет?
— Чего — нет?
— Девственности.
— Ну, как это — нет…
— Так — нет… Не было и нет.
— Как это — нет?! Там же ещё должно было немного оставаться!
— Немного чего? Девственности?
— Да! Она же не сразу проходит! Я читала, я знаю… Там дырочка уже сразу есть, она немного растягивается, ну потом ещё немного растягивается…
— …и окончательно пропадает. О чём и речь.
Мокро притопала и легла, восстановив симметрию, прижавшись цитрусовым лоном, недостающая часть.
— Шан, он говорит, я не девственница!
— Чё, правда? — удивилась лимонно-мокрая сторона. И я, значит, тоже?
— Ну, с вами же всё происходит одинаково…
— Блин, блин, облом! Я думала, там немного осталось…
— …и я думала!
— И что, уже совсем-совсем нет?
— Он говорит, совсем нет.
— И у меня?
— И у тебя.
— Ну блин. Облом-облом-облом…
— Может, на хоть чуть-чуть восстановится, а?
— …нет.
— А может, и да…
— …а может, и нет.
— …если не восстановится — облом…
— Слушай, надо убиться посильней… Ты — (это к Кею) — только не говори никому, что мы не девственницы!
— Не скажу. Никому. Замётано.
— …а нам надо убиться посильней…
— …посильней, убиться! Ты с нами убьёшься ещё, а?
— …посильней?
— Не уверен. Вы… начинайте. Посмотрим.
(«Фермен меня убьёт… Ни в коем случае не убиваться! Вся терапия уже под угрозой, ядрён батон!»)
Шона начала с того, что отправилась в ванную обретать — не закрыв дверь — лимонную мокрость, чтоб вновь сделаться неотличимой от словившей — или та уже совсем высохла? Кстати, где она?
В коттедже не было — Кейр озаботился, оделся, вышел наружу — и в правом отдалении, по стене и за угол, нашёл заблудшую: ползала на четвереньках по траве у дома, что-то выискивая.
— Потеряла что-то?
— Нашла-нашла!
Кейр посветил планшеткой: синенькие невзрачные крестоцветы…
— О! А вот и рогалики!
— Рогалики? — удивилась подсвеченная. — Почему? Мы называем их рыжиками.
— А потому что там молекула такая… Ну, это целый класс соединений…
— Чего-чего??
— А, неважно… Химию, я знаю, окончательно запретили в общем образовании… А почему рыжики?
— От них рыжьё такое, в видениях… ну, немножко. Цвета… А что там запретили?
