Амелла закашлялась.
— Я ему зачем? — спросила она, глядя рассказчице прямо в глаза — Здесь нет ему девок?
Та готовно кивнула, и зашипела дальше:
— А вот нет! Каких приводили ему, толку мало. Ночь, две, а то неделю промучает, и под зад пинком. Но эти, кого он сам выгнал, не пустые уходили. Добротно так монет он им насыпАл. Монет, одежду. Побрякушки золотые. Одной из них лавку купил, в городе. Молоком эта баба теперь торгует. Некоторые у него дохли, и непонятно почему. Вот вроде здоровая девка. Живет с ним. А потом — бац, и гроб. Неясно, что там было. Может, он сам их... того. Но вот прошлая, как раз перед тобой была, год где — то назад руки на себя наложила. Менериной звали... Такая же как ты была, худая и косы белые. Правда, тихая. Покорная, не чета тебе. Всё молчала больше. Улыбалась. Всем улыбалась: слугам, ему... Наверное, и козлам горным улыбалась бы, и псам бродячим...
— Что она с собой сделала? — выдохнула Амелла, чувствуя, как ледяная вода, заполнившая живот, стекает ниже — Как?
— Не знаю, — покрутила головой Нелли — Мне здешняя прислуга сказала, что сама она... Не как прежние, а сама себя почикала. Да и... карацит с ней, с этой трехнутой! Сдохла и сдохла, дерьма ей в рот. Ты, главное, не будь такой. Слушай, что скажу...
Подвинувшись ближе, охранница, почти придавив своим объемистым телом к стенке экипажа девицу Радонир, горячо зашептала той в самое ухо:
— Не дури главное. Покорись. В выигрыше будешь! Я тебя как увидела, обалдела. Ты почти копия эта дура Менерина. Каратель по ней почти год страдает! Так своим обличьем размягчишь ему сердце — то, перестанет лютовать...
— Тебе что за резон? — прищурилась Амелла. Теперь лед, наполнивший ее по самую макушку, медленно начал превращаться в сталь — Что тебе с братьями до его лютовства? Не над вами же он лютует?
Повозку коротко тряхнуло.
Девушка, посмотрев вбок, в окно, заметила еще одни ворота. Такие же тяжелые и покрытые изморозью, хотя какая изморозь ранней осенью? Так, показалось! Возможно, это опять моросит дождь.
— Я ж объясняла. Братья должны ему, — было прервавшись, Нелли начала опять шипеть — Много должны. Все сроки вышли, а отдавать чем? Хотели вашим имуществом, да у вас лавке что есть, его не устроит. Барахло одно, мусор! Гроггов* немного есть у нас. Плюс — ты. Или... моя дочь.
Женщина перевела дыхание.
Вот так. Не охранница. Не бандюга. Не каторжанка. Просто Женщина. Просто Мать.
— Что пучишь глаза? — голос Нелли осел — Дейне девятнадцать лет. Вот такая же тощая и беленькая. Он таких больше прочих любит. Сказал — вези её, прощу долг...
Девушка пошевелила пальцами рук.
Так и есть. Лед и сталь. Звенящее, тугое железо, покрытое утренней моросью. Сердце — ледяной еж, мысли — клинки...
— Что этот ваш... Карацитов Сын всё больше простушек себе берет? — лязгнула голосом — Он же нейер! Знатный, раз Правитель ему города дарит! Ну и взял бы себе кого повыше! На кой ляд ему твоя Дейна? Она принцесса, что ли?
Бабища покрутила у виска пальцем:
— Думай башкой. Кто же из нейеров ему дочерей будет отдавать? Дангортская знать гроггами от него откупается! Смердакам, ремесленным или торгашам нечем. Отдают семьи девок, у кого есть они. Из других княжеств брать — смута начнется, Правителю это тоже не надо. Вот и таскают Карателю местных простушек. Да им и на руку, девкам этим! Что ей жить в нужде, да в пыли? Так хоть маленькая, но возможность выгрести. Та же, молочница, выгребла? Вооот, и другие тоже хотят!
Немного, да и сбивчиво рассказала Нелли, но даже этих скудных рассказов хватило девушке для того, чтобы заставить себя успокоиться, и начать укладывать мысли в голове, как товары в лавочной кладовой.
Просто уборка, как они делали это с Николасом, когда... СТОП.
Не сейчас. Потом. Всё потом. Теперь же...
...Теперь же было то, что было — экипаж, мелко потряхивая боками, медленно въехав в открытые ворота.
Подкатив к широкому, низкому крыльцу с каменными ступенями, он резко замер, будто натолкнувшись на преграду.
— Всё, выходи, — велела Нелли пленнице — И помни, о чем тебе говорилось.
Амелла Радонир запахнулась плотнее в плащ, слишком тяжёлый и широкий для неё. Следуя за грузно спустившейся со ступенек повозки охранницей, последовала за ней, давя хрустящую от льда траву и мелкий гравий дорожки, ведущей в дом.
Дом был огромен и темен, а ступени и впрямь обледеневшие.
Хотя, может, это был и не лед, а просто слезы.
Кто знает...
________________________________
*Грогги — золотые монеты
Глава 4
Внутри дом Карателя оказался ещё мрачнее, чем снаружи.
Разве что странная, не по времени поразившая угодья Правителя города изморозь не хрустела под ногами.
А так — та же самая холодность. Каменные полы, аккуратные и вышорканные до скрипа, тяжелая, массивная мебель, напоминающая те самые дома, смотрящие со снисхождением и спесью на журчащие внизу ручейки повозок и людей.
Странные то ли картины, то ли портреты добавляли "нелюдимости" этому месту, а громоздкие, напольные часы и еле еле теплящийся камин — тоски и чувства претенциозности положения.
"Склеп, как есть могила, — думала девица Радонир, семеня вслед за Нелли и стараясь не раскатиться на серых, тускло блестящих плитах пола — Понятно дело, отчего он баб мурыжит! Посиди тут, в этих камнях, поневоле тепла захочешь. Со скуки сдохнуть можно, а так — хоть какое никакое, а веселье... Тут и коту не место, помрет с холоду тот кот! Цветы в кадушках поставь — передохнут. Сам — то как ботинки не скинул* еще, карацитово семя..."
Мельком подумав про цветы в кадушках, девушка вспомнила деревню, где пришлось жить ей после смерти матери и до самых похорон отца.
Мать Амеллы упокоилась, когда девочке исполнилось четыре года.
Не имея возможностей, да и большого желания заботиться о ребенке, сельский оружейник Дейл Радонир быстренько сплавил дочь родне.
Вручив заботы о семейном ремесле старшему, достигнувшему тогда рубежа четырнадцати лет сыну Николасу, сам же предался забытью, крепко и надолго припав к бутылке.
О том, как жили отец и брат, Амелла тогда не задумывалась. Тетка Лима, вдовая, старшая сестра матери, окружила заботой маленькую племянницу, и уж как умела, а старалась дать той всё самое лучшее, что могла.
Всего досталось Амелле Радонир: и тепла, и заботы, и нехитрых подарков к праздникам (семья была не из богатых).
Также доставалось девочке вдоволь и поучений, и родственных тычков, и наказаний за провинности — Лима была крута на характер. Совсем не терпела она непослушания ни от племянницы, ни от родных своих четверых детей, коим прилетало за огрехи ничуть не меньше, чем вертлявому, непоседливому, задиристому "приемышу".
— Игла у тебя в заду, Мелли, — говорила тетка, смазывая маслом очередной ожог или бинтуя чистой тряпицей порез, одновременно отирая слезы и сопли с лица хнычущего ребенка — Какого ляда тебя несёт, где не просят? До срока, видать с матерью встретиться хочешь?
