Пока звучала запись, ее рот плавно двигался вверх-вниз, ее язык скользил, без устали лаская огромный, горячий, внушительный пенис Тигра… Теперь его рука выскользнула из-под ее бедер, и с нежным шепотом он повернул ее на спину. Его пенис выскользнул из ее рта, весь мокрый. Запись продолжала звучать:
— …тесней, ближе ко мне прижмись, соединись со мной… а потом я иногда фантазирую… я мечтаю по ночам об арках и мостах…
Тигр уже был сверху, над ней, а потом он вошел в нее мастерски и одновременно нежно… удивительно нежно, она не смогла сдержать вздоха наслаждения. Она медленно подняла вверх колени, чтобы плотнее принять его в себя. Он проникал в нее легко, плавно, скользя все глубже и глубже…
— Невидимая громадная рука откуда-то снизу бросила огромный камень в середину…
Она прогибалась под ним, двигаясь вверх, вниз, навстречу ему, когда Тигр погружался в нее, делая выпад, чудесный выпад… возбуждая ее, качаясь вместе с ней — вверх и вниз, вверх и вниз… Она была горящим вулканом, пот блестел по всему ее телу. Они медленно, волнообразно двигались в такт друг другу, погружаясь и поднимаясь, раскачиваясь в опасной близости от края постели… А запись продолжала звучать:
— …Я чувствую, как огромный камень падает вниз, в самую середину, и через него я вдруг ощутила другую часть моста… все Другие камни арки соединились, и я почувствовала вдруг счастливый, дикий восторг завершенности, полноты, законченности и совершенства…
— О! О! О! — вдруг вскрикнула Луби Лу, корчась всем телом в конвульсиях, еще теснее прижавшись к Тигру.
Чувствуя спазмы его тела, ее уста приникли к его рту, а он все продолжал низвергаться в нее, сводя ее с ума…
— Тигр! О!
Она вскрикивала и всхлипывала…
— Мой милый… мой единственный…
Он нежно шептал ей что-то неразборчивое.
— Я никогда… не смогу… устать от тебя… — выдохнула она наконец.
Тигр, лаская ее груди, продолжал шептать ей что-то нежное.
— О, оставайся во мне… мой удивительный и единственный… — шептала она снова и снова, покрывая его тысячами поцелуев…
Первые слова, которые услышал шеф муниципальной полиции Джон Полдаски от своей жены Мари, когда он в тот вечер переступил порог дома, были:
— Купил масла?
Джон, у которого был сегодня очень утомительный день, возможно, самый тяжелый из многих долгих дней за всю его служебную карьеру, совершенно не желал выслушивать подобные любезности даже от жены, как бы сильно ее он ни любил. К тому же, он был голоден, как волк.
— Какое, к черту, масло?! — взревел он, восприняв слова жены как самое низкое и подлое ругательство.
— Какое масло? — огрызнулась Мэри в ответ, крайне раздраженная: — Ты что же, парень, изволишь шутить?
Смутное воспоминание о каком-то масле шевельнулось где-то в отдаленном уголке его замутненного алкоголем сознания.
Но он знал себе цену, и признавать своей вины не собирался. Одновременно он отдавал себе отчет, что необходимо как-то положить этому конец, так как по горькому опыту общения с женой знал, чем все кончится.
Но он проигнорировал эти предупреждения своего внутреннего голоса и ответил еще одним ревом:
— О чем это ты, черт тебя задери, ведешь разговор?
— Господи! Ох! Господи, боже ты мой! — запричитала его жена. — Разве ты не открывал свой проклятый блокнот сегодня? А? Парень? Разве ты не заметил, что я тебе написала на самом первом листке? На первой же странице! А? Все ясно и просто, как твоя месячная зарплата!
— А что ты имеешь против моей месячной зарплаты?! — взорвался Джон, мгновенно нанеся ответный выпад.
— Ты бы мог зарабатывать больше, подметая полы на электронном заводе… это для начала… если ты хочешь знать… Но ты Не Хочешь Ничего Знать! Не правда ли? Ты просто хочешь строить из себя великого… великого… Великого Джона Онаниста! Ты — Онанист, вот, кто ты такой! Онанист! — Ей удалось угомонить его одним словом.
— Ты что же, шутишь надо мной? — заорал Джон.
И Мэри ударила его по лицу длинной сырой тряпкой, которую она держала в руке. Раздался оглушительный, звонкий, гулкий хлопок! Что это был за удар!
— О-о! — взревел от боли шеф полиции, совершенно оглушенный и ошеломленный.
— Не ори на меня… ты, бездельник, прохиндей! — Мэри заставила выслушать себя и ударила его еще раз. — Я сейчас наставлю тебе синяков, я опрокину тебя на пол, я весь дом прочищу тобой, как этой тряпкой!.. Ты, расползшийся в разные стороны бездельник!
Она хлестала его тряпкой наотмашь, изо всех сил. Это был настоящий град ударов.
Шеф полиции пытался как-то прикрыться, танцевал вокруг Мэри, увертывался и любыми способами пытался избежать сыплющихся на него со всех сторон ударов. Ему казалось, что у него не одна жена, а по крайней мере, двенадцать.
— Христос! — вопил он. — Святой Боже! — взывал он к небесам, — Эй! Сбавь темп! Христом господом молю! Боже праведный! О-о-о! Что же это делается? Что случилось с тобой, мать твою так и перетак! Ты что белены объелась? Ты разве не знаешь, что сегодня произошло в нашей школе? Разве не знаешь, что там случилось?
— Сегодня ты не купил этого проклятого масла! — напирала она на одно только событие, которое случилось, продолжала осыпать его градом ударов.
— Послушай же, черт тебя побери! Послушай… пожалуйста! Ты что же, не можешь меня выслушать? Где ты была? Что ты сегодня делала? Послушай! Эй! — Но шеф полиции напрасно исполнял свой замысловатый танец, выбрасывая разные коленки.
— Когда я говорю масло… я имею в виду масло, и ничего больше! Меня уже, черт возьми, тошнит от тебя! Уходи! Ты мне осточертел, вместе со своим проклятым семейством! Угораздило мне связаться с тобой на свою голову! Ты — кретин! — Оскорбления сыпались на его голову, как из рога изобилия.
— Одна школьница была сегодня убита! — заорал Полдаски, сотрясая диким криком весь дом.
— Кто? — переспросила Мэри, слегка ослабив атаку.
— Эта Фэабанн… Ты знаешь эту девушку… Дьявол! Ты Должна ее знать… Ее зовут Джилл! Ну? Знаешь ее?! — выкрикивал Джон, и, используя временное затишье, вырвал тряпку из ее РУК.
— Отдай сейчас же тряпку! — крикнула она, приходя в ярость от вероломства мужа. — Ты издеваешься надо мной? О чем это ты тут толкуешь? Ты — паршивый бобик! Легавый! Ты — поляк! Ты — тупой, отвратительный поляк! — Она набросилась на него, отнимая у него тряпку.
— Где же ты провела сегодня день? — взорвался Полдаски, поняв, что борьба разгорается не на жизнь, а на смерть.
— Ты имеешь в виду меня?
— Разве ты не видела газеты? Радио? Ты же постоянно слушаешь радио! А как насчет телевидения? Боже мой, ты что, сегодня провалилась под пол? А?!
