— О, я непременно тебя убью. Но сначала мне нужно разобраться со всеми этими эмоциями. Это предательство очень сильно меня задело, — он поворачивается к трем стоящим позади него громилам, которые истязали меня по его приказу, и дергает головой. — Оставьте-ка меня с ним наедине, мальчики.
Как только мужчины выходят из комнаты, он снова обращает внимание на меня.
— Думаю, неплохо бы нам двоим поговорить по душам, тебе и мне.
— Ты и Мака убил.
— Видишь ли, в моей работе очень важно ликвидировать всю семью без следа. Это как инфекция. Если не вылечить ее полностью, она становится сильнее. Устойчивее. Стремится уничтожить все на своем пути. Если бы твоего старика не убил рак, я бы прикончил и его. Бог свидетель, за эти годы он несколько раз пытался свести со мной счеты. Все посланные им наёмники оказывались в неглубокой могиле.
Для меня это новость, поскольку мне бы и в голову не пришло, что мой отец будет об этом беспокоиться после того, как я уехал из Нью-Йорка.
— Кэлвин оказался не таким дураком. Мне не пришлось долго его уговаривать перейти работать на меня.
— А как ты узнал, что это я?
Погрозив мне пальцем, он качает головой и усмехается.
— А вот, это самое сложное. Везде, где я веду свои дела, у меня имеются так называемые pajaritos. И вот в Нью-Йорке… Одна из моих маленьких пташек рассказала, как в дом твоего отца заходил мужчина, очень похожий на тебя. Та же самая пташка в Лос-Анджелесе сообщила мне о женщине, с которой я жажду увидеться сразу после нашей с тобой... встречи.
— Она не имеет к этому никакого отношения.
— У нее есть информация. В моём мире информация — это власть.
— Отпусти ее. Она уедет из страны, и ты никогда о ней не вспомнишь.
— О, она непременно уедет из страны, — Гордон поглаживает свою бороду и расплывается в такой улыбке, от которой мне хочется разорвать эти веревки и расхерачить ему лицо, так же, как и его внуку. — У меня есть друзья в России, которые любят покупать такие красивые вещицы, как твоя девушка. Покупать и продавать. Покупать и продавать. И Арисели тоже.
— Что ты с ней сделал?
— Продал ее. А ты как думаешь? Я буду держать ее у себя дома? Отправлю ее в колледж? Нет-нет. Она уже на пути к тому, чтобы стать заграничной невестой для одного моего делового партнера.
Зажмурившись, я молюсь о том, чтобы всё это оказалось блефом. Всего лишь очередной его пыткой.
— Твой внук ее изнасиловал. Изнасиловал. Дочь другого мужчины. Когда-то у тебя тоже была дочь.
Внезапно мне в челюсть врезается его кулак, и лицо пронзает жуткая боль. На пол стекает еще больше крови. Мука становится просто невыносимой, и на мгновение у меня двоится в глазах.
— У меня действительно была дочь. И я видел, как полдюжины мужчин делали с ней все, что захотят. А потом они ее убили. Прямо у меня на глазах. И все это за двадцать шесть минут. Арисели уезжает, чтобы жить как принцесса, с мужчиной, который даст ей все, чего она пожелает. Не пытайся взывать к моему милосердию. Оно умерло вместе с моей женой и дочерью.
— Как и моё, — сквозь стиснутые зубы процедил я.
— Именно поэтому ты и приехал сюда из Лос-Анджелеса, так ведь? Поменяйся мы сейчас ролями, разве ты не вздернул бы меня на этом же самом месте?
— Ты бы уже был мертв.
— Ну что ж, ты куда более прямолинеен, чем я. Молодец! — он почесывает подбородок и качает головой. — По традиции я должен бы позволить всем этим парням избить тебя до смерти. Это, можно сказать, обряд посвящения. Когда обижают одного из своих, это шанс отомстить, доказать свою любовь и преданность. Но, черт возьми, они бы тебя растерзали в считанные минуты. Как пираньи тунец. Я люблю немного посмаковать.
— Что это за место?
Повернув голову в сторону, я чувствую некоторое облегчение от боли в шее и замечаю, что он оглядывает комнату.
— Это особое помещение, созданное мною под землёй. Соединенное с теми туннелями. Ты ведь ни словом о них не обмолвился, верно? — в ответ на мой слабый кивок, он издает стон. — Вот об этом я и говорил! Чувак, я думал, ты справишься. Ты мне понравился! Между нами двумя чувствовалось взаимопонимание. С Хавьером такого не было, но знаешь, почему он всё ещё жив?
Гордон не дает мне возможности ответить.
— Он закрывает на это глаза. И уже много лет. Каждый второй священник начинает повсюду совать свой нос. Задавать вопросы. Сообщать куда не следует.
— И все они оказывались здесь, под землей.
— Слишком спесивые — да. Остальные просто собирали вещи и тихо уезжали. У тебя тоже была такая возможность, но ты ее упустил, когда испортил моему внуку лицо, — фыркнув, он шагает к рукоятке, которая регулирует удерживающие меня верёвки. Он жмет на рычаг, и я падаю на пол, больно ударившись плечом.
Корчась от боли, я сворачиваюсь калачиком и стискиваю зубы, пока она не ослабевает, и у меня по щекам не сбегают подступившие к глазам слёзы. И все же каким-то чудом мое плечо не выскакивает из сустава.
— Знаю, ты был не в курсе, что это мой внук. Уверен, что если бы ты это знал, то оставил бы его в покое.
— Внук или нет, результат был бы тот же самый.
— Ты можешь прекратить весь этот героический бред? Я и так уже достаточно разочарован.
Сквозь толстые стены просачиваются приглушенные звуки выстрелов.
Должно быть для Гордона это становится полной неожиданностью, поскольку он вскидывает подбородок, хмурит брови и поворачивается в сторону шума. Затем снова окидывает меня пристальным взглядом, и в его темно-карих глазах поблескивает нечто похожее на замешательство и лукавство.
— Сынок, ты меня подставил?
Дверь в комнату распахивается, и в нее вваливается один из его людей. Обычный парень лет восемнадцати-девятнадцати, держащий в руках пистолет, словно игрушку.
— Похоже, на нас напали! Может, нам стоит отключить предохранитель?
Рассерженно застонав, Гордон потирает лоб и качает головой.
— Нет, нам не стоит отключать предохранитель, пока я не скажу, что мы отключаем предохранитель. Половина гребаного туннеля взорвется, идиот. Я нанял тебя и твоих парней, чтобы они меня прикрывали. А значит прикрывай меня и разберись с теми, кто, черт возьми, решил испортить нам вечеринку!
Парень убегает обратно, снова закрыв дверь, и, хоть мне совершенно не известно, что там происходит, я ему подыгрываю, надеясь, что это подорвет его уверенность.
— Все кончено, Гордон. Накрылся твой маленький бизнес.
— Мой маленький бизнес не накрылся. Не говори «гоп» пока не…
Не успевает он закончить, как комнату сотрясает громовой взрыв, и с потолка сыплются кусочки земли.
В ушах у меня раздается звон, и я наклоняю голову, чтобы его унять.
Свет гаснет, и все помещение погружается в кромешную тьму.
Комнату сотрясает второй взрыв.
Я широко распахиваю глаза, но ничего не вижу. И не слышу.
Когда свет вспыхивает вновь я замечаю, что Гордон стоит на четвереньках и шарит руками по полу.
Его пистолет лежит совсем рядом, поэтому я отползаю в сторону и все еще связанными руками пытаюсь его схватить. Затем жму на спусковой крючок.
Свет гаснет, а когда снова загорается, Гордон уже стоит на ногах и, широко распахнув глаза, глядит на зажатый у меня в руках пистолет. Он бросается ко мне, и это последнее, что я вижу, прежде чем свет опять гаснет.
Вслепую я нажимаю на курок.
Один раз.
Второй.
Третий.
Всем телом содрогаясь от напряжения, я гадаю, где он сейчас находится. Зевнув, я двигаю челюстью и избавляюсь от навалившейся на меня глухоты. И хотя я снова различаю звуки, Гордона мне поначалу не слышно.
Добрых полторы минуты я лежу в кромешной темноте, ожидая, что на меня вот-вот обрушится удар.
В комнате раздается жужжание и вновь загорается свет, однако уже более тусклый, чем раньше. И я вижу, что Гордон прислонился к стене и прижимает руку к своему окровавленному животу.
— А, черт. Вот отстой, — говорит он, и в его напряженном голосе проскальзывают нотки изумления.
