— Упрямый осел, — сквозь зубы процедила я, провожая его злым взглядом.
Я вернулась в замок и ушла на кухню, где Гилья налила мне чаю.
— Опять поругались? — заметила она, отрезая мне кусочек ягодного пирога.
— Иногда мне хочется его убить, — призналась я.
— Странно.
— Что странного?
— Ваше запечатление. Я с первых дней за вами наблюдаю. Не подумайте ничего дурного, госпожа. Я не душевнобольная. Я волнуюсь за вас.
— Говори уже, — попросила я.
Гилья села рядом со мной и, теребя в руках кухонное полотенце, ответила:
— Запечатление подразумевает собой понимание друг друга с полуслова. У запечатленных не бывает ссор, потому что они чувствуют желания и потребности любимого человека и стремятся их удовлетворить. Они находят компромисс. Я размышляла, почему между вами и господином Саймусом такого нет. Сначала я считала, что вы притираетесь друг к другу. Потом решила, что это особенность вашего двойного запечатления. Но в итоге я пришла к выводу, что вы его победили.
— Кто кого?
— Вы, госпожа Мариэль, победили ваше запечатление. Вы оборвали связь с господином Луисцаром. А в господина Саймуса вы по-настоящему влюбились. Но он мужчина сложный. С ним не всегда легко. И несмотря на то, что в вас собрана вся сила вашей расы, кровь опретов, текущая в нем, порой будет становиться между вами барьером.
— И что ты предлагаешь? — прямо спросила я. — Говори, не стесняйся. Раз ты наблюдала за мной, значит, у тебя и идеи есть.
— Вам нужен кто-то, кого вы оба бы любили, и кто любил бы вас обоих. Он стал бы связующим звеном между вами. И тогда вашу цепь уже никто и ничто не порвет.
— То есть ребенок?
— Не совсем. Ребенок — это другое. Это плод любви, который может стать яблоком раздора. Вы знаете, что в особых случаях Совет позволяет совершать нетрадиционные браки среди представителей развитых рас?
— Однополые?
— Нет, — помотала головой Гилья. — Он позволяет одному мужчине иметь несколько жен или одной женщине — несколько мужей. Конечно, это не приветствуется. В приличном обществе осуждается. Но не будем приукрашивать реальность, члены приличного общества хранят в своих шкафах скелетов пострашнее. К чему я веду? Как бы вам сказать… Раз среди законопослушных граждан такое допускается, почему бы аглам не воспользоваться этим законом? Только не ругайте меня. Я зла вам не желаю.
«За что ругать? — подумала я. — Знала бы ты, как мы тут отрывались, пока ты свою ярмарку ждала!»
— Простите, если обидела, — добавила Гилья, вставая. — Пейте чай, а то остынет.
Я поужинала и поднялась к себе. Завалившись в постель, снова и снова прокручивала в голове совет Гильи, вспоминала самую порочную ночь в своей жизни, думала о Вейце, о его словах про запечатление, думала о Шеймасе и о его словах про доверие Вейцу. Все было сложно и просто одновременно. С одной стороны — репутация и голос разума, с другой — собственное «я» и зов сердца.
Шеймас вернулся поздно. Я уже спала. Мокрый и холодный, он залез в постель и осторожно прижался ко мне. Вздрогнув, я распахнула глаза и затаила дыхание.
— Почему ты такой ледяной? — шепотом спросила я и медленно повернулась к подрагивающему Шеймасу.
— Выпускал кавров, — буркнул он, сверля меня своими изумрудными глазищами. — Попал под дождь.
Я заулыбалась и, обняв его, залепетала:
— Да ты мой хороший! Иди ко мне, я тебя согрею. Ты мой герой!
Шеймас сполз пониже и головой прижался к моей груди. Я запустила пальцы в его мерцающие волосы и, поглаживая, поцеловала в макушку. Перестав дрожать, Шеймас поднял лицо и спросил:
— Может, заведем собаку?
Я хитро улыбнулась и шепнула:
— А может, третьего не лишнего?
