Господи, какая же она у меня всё-таки маленькая, худенькая и хрупкая, что её просто положат в чемодан. И увезут, не вызывая подозрений.
А потом мы найдём парня в гостиничной форме, истекающего кровью — в его шее будет торчать карандаш. Моя девочка будет бороться до последнего.
Моя девочка…
Мы будем искать такси.
Мы прочешем весь город.
Мы поднимем на ноги всех, когда поймём, что её похитили.
— Нет-нет-нет, — будет рвать на себе волосы Бринн, когда останется единственное из всех проверенных направлений. — Там десятки, сотни, тысячи просёлочных дорог. И нигде нет камер. Они могут свернуть куда угодно.
— Подожди! Я знаю! — крикну я, когда меня словно прошьёт догадкой. И пойму зачем меня заставили запомнить чёртову Дубровку. — Забивай в навигаторе, чтобы не проскочить поворот, — ударю я по газам.
— О, господи-господи-господи, — будет причитать Бринн, заламывая руки, когда мы свернём по чёртову указателю. — Только не говори, что это тот самый заброшенный замок…
— Да, Тоха, — выжму я педаль газа на максимум, и джип заревёт, продираясь по снегу, по кустам. Лишь бы не думать, что на улице зима.
Зима. А она босиком в одной тоненькой маечке…
Я бы ни за что ни остановился, увидев в утреннем жалком свете зябко кутающуюся в воротник шубы бабу с красными волосами. Я бы сбил её на полном ходу. Но без неё я никогда не узнаю где моя жена. И она знала, что я захочу это знать во что бы то ни стало, и стояла не шелохнувшись.
— Где она? — выскочу я. — Сука! Говори, где она!
— И даже не хочешь спросить, как я узнала про это место? — усмехнётся Евангелина.
— Тебе рассказал Шувалов.
— Да, зря она заявилась в его особняк. Зря выплеснула мне в лицо кофе.
— Ева!!! — заору я.
Но ей будет плевать даже на то, как захрустят мои кулаки.
— Как просто провести охрану, да? Когда все привыкают и ждут красных волос, достаточно просто надеть парик…
— Не испытывай моё терпение!
— Что, даже не спросишь, чего я хочу взамен? — усмехнётся она.
— Мне срать чего ты хочешь. Если с Женькой что-нибудь случится, тебе всё равно не жить. Говори!
Но она рассмеётся в ответ.
— А я ничего и не хочу, Емельянов. Кроме одного… Чтобы ты страдал всю оставшуюся жизнь. Ты забрал у меня всё, — зловеще прошипит она. — Ты меня унизил. Опозорил. Женил на этом чёртовом жирдяе. Отнял дочь. Ты сделал мне так больно…
— Сергей, — скажет где-то рядом Антон, но я отмахнусь.
— Так разведись!
— Он требует половину всего, что у меня есть. И по закону имеет право, ведь мы якобы женаты семь лет.
— Больно наступать в собственный капкан, да? Но ты даже не представляешь себе, что такое боль. Боль будет тьху, пустяк по сравнению с тем, что я с тобой сделаю…
— Сергей! — крикнет Антон и всё же заставит на себя посмотреть.
Следом раздастся грохот. Грохот камня, что большой самосвал будет ссыпать куда-то, подняв кузов.
— Я знаю где она, — прошепчет бледный Бринн.
И ужас, что я прочитаю на его лице, скажет больше слов.
— Что там? — буду я его трясти. — Антон, твою мать! Что там?
— Там бункер, — он будет едва держаться на ногах. — Из него есть только один выход. И на него только что высыпали десять тонн гравия.
— Она там? — повернусь я к Евангелине. — Она там?!
В ответ Евангелина засмеётся. Дико. Громко. Невменяемо.
— Ты сильный, Моцарт! Ты справишься!
И пойдёт прочь, махнув своим огненным хвостом.
Мы пригоним технику.
Мы вызовем подмогу.
Мы будем грести руками. Изо всех сил…
Но на улице будет зима.
Зима. А она босиком в одной тоненькой маечке…
Я вздрогнул и открыл глаза.
В дверь постучали.
— Лежи, я открою. Это же ко мне? — села Женька спросонья.
Но я её уложил, укрыл одеялом. Поцеловал в щёку.
— Я сам открою.
Встал.
— Чёрт! — выругался, наступив на остро отточенный карандаш на полу.
Рывком открыл дверь.
Парень в фирменной одежде отеля повернулся ко мне от Женькиной двери и сверился с картонкой.
— У меня написано на пять утра вызвать такси до аэропорта и забрать багаж из квартиры, — он назвал Женькину.
— Наверное, ошиблись, — пожал я плечами. — Она никуда не едет.
— Но у меня… — настаивал он.
— Погоди. На!
— Это что? — удивился он, когда я протянул ему остро отточенный карандаш.
Ты сильный, Моцарт! Ты справишься!
— Скажи этой бабе с какими бы волосами она ни была: я умный, я даже не возьмусь. А это, — равнодушно пожал плечами, глядя на карандаш. — Ну, сам себе куда-нибудь воткни.
— Кто там, Серёж? — заворочалась в кровати моя сонная девочка, когда я вернулся. — Кто-то приходил?
— Мой самый страшный сон. Но он уже ушёл. Спи, малыш.
Я открою её паспорт, пока буду ждать сообщение.
Там у гостиницы к Евангелине Неберо у Интерпола сейчас столько вопросов: посол решил, что один раз нажить неприятности из-за неё ему достаточно. Эту проблему надо решить раз и навсегда.
И я как никогда был с ним согласен.
Коротко пиликнуло сообщение.
Я усмехнулся и отложил паспорт.
Евгения Игоревна Емельянова.
— Что ты сказал? — пробормотала Женька, зарываясь носом куда-то мне под руку.
Я сказал, что ты свет моей жизни. Солнце моего мира.
Моё счастье. Моя судьба. Моя любовь. Моё — всё.
Улыбнулся и обнял её покрепче:
— Фотка у тебя ужасная.
Конец
