В восемь вечера я уже была в постели, а Чарли лежал рядом со мной на полу, положив голову на мои тапочки. Последние несколько дней мне не удавалось выспаться, поэтому уснула я необыкновенно быстро. А сны мне снились лиловые и перламутровые, такие ласковые сны.
Проснувшись, я никак не могла понять, где же нахожусь, но потом вспомнила постепенно все, что на меня обрушилось за последние дни. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Теперь все со мной происшедшее не показалось мне ни пугающим, ни безнадежным. Может быть, я стала привыкать к этой новой своей жизни? Или это было все-таки лучше, чем совсем ничего?
Несмотря ни на что, настроение у меня было легкое и чуть приподнятое. Я покормила Чарли и отправилась с ним на прогулку, поминутно уговаривая себя не шарить глазами по кустам в поисках своего преследователя. Но преследователь мой, очевидно, еще спал. А может быть, решил оставить меня в покое? Утро сделало меня оптимисткой.
По дороге на работу я чувствовала себя частичкой человеческого муравейника, растревоженного первыми солнечными лучами. Это было приятно. Поэтому, входя в клинику, я пребывала в самом лучшем своем расположении духа.
В кресле сидела Ольга с заплаканными глазами.
— Что случилось? — спросила я.
— Похоже, мне здесь жить придется! — всхлипнула она, схватила сигарету и выскочила в коридор.
Открылась дверь в кабинет директора.
— Сима, зайдите, пожалуйста, — раздался оттуда его напряженный голос с явным налетом официальности.
Директор наш, надо сказать, на работе появляется крайне редко, в конце месяца, чтобы подписать ведомости на зарплату. А так мы вполне обходимся без него. А он — без нас. То, что Валентин Никитич сидел в своем кабинете посреди бела дня, в такую прекрасную погоду, ничего хорошего не сулило.
— Понимаешь, Сима, — начал он, когда я вошла. — Дело такое, сокращение у нас.
И замолчал.
— Ага, — сказала я, чтобы ему было понятно, что я понимаю.
— Ну вот, — продолжил он тоном ужасно занятого человека, который вот-вот опоздает на самую важную встречу, — кого-то нужно сокращать.
И снова замолчал. Я на всякий случай тоже молчала.
— Так что извини, — заключил он.
— За что? — не поняла я.
— Ну мы ведь тебя сокращаем, не кого-то, — пояснил Валентин Никитич несколько раздраженно.
— Как — меня? — опешила я.
— А кого, нет, Сима, ты мне скажи — кого? — быстро заговорил он. — У Веры дети, у Ольги дети, у всех дети. А у тебя нет.
— Ну и что?
— Тебе проще остаться без работы.
— Но ведь у них не только дети, у них еще и мужья, которые зарплату получают. А у меня — нет.
— Ну, Симочка, не скромничай, — подмигнул мне директор, — все говорят, у тебя очень состоятельный жених. Говорят, что, если ты выйдешь замуж, все равно работу оставишь.
— Кто говорит? — вытаращила я глаза.
— Да все. — Он широким жестом обвел пустой кабинет. — Все говорят. И давай не будем спорить и ссориться. Спасибо тебе за службу и — до свидания. — С этими словами он взял мою руку, потряс ее и выпроводил меня за дверь.
Я постояла там немного и направилась к выходу. В коридорчике Ольга, все еще всхлипывая, докуривала сигарету.
— Ты поняла? Поняла теперь? — спросила она.
— Поняла.
— Представляешь, я теперь отсюда вообще никогда не выйду! Тебя нет, Верки нет. Издевательство одно! Ты хоть меня понимаешь?
— Да, — сказала я. — Понимаю. И завидую.
И ушла, оставив дверь открытой. Собаки не любят сигаретного дыма, пусть проветрится.
Через полтора часа на диване, покрытом пятнистой накидкой, я рассказывала Чарли о своем новом горе. В сумочке у меня лежали последние пятьдесят рублей, которые предстояло теперь растянуть на весьма неопределенный срок.
Интересно, что делают люди, попавшие в мое положение? Наверно, спиваются. Превращаются в посиневших субъектов, теряя остатки совести, ума и признаков пола. К сожалению, на спиртное у меня всегда была аллергия, значит, с мыслью присоединиться к сизоносому братству придется сразу расстаться. Что сейчас самое главное? Самое главное сейчас, что скоро мне нечего будет есть и негде будет занять денег. Разве что у Клима.
Наверно, это судьба таким образом подталкивает меня к замужеству. Ах, ты замуж не хочешь? Тогда подумай, где будешь спать, что будешь есть? Не можешь о себе позаботиться? Дай сделать это хорошему человеку. Действительно, что мне стоит снять сейчас телефонную трубку и позвонить ему? Он приедет, заберет меня отсюда, накормит, пропишет в своих хоромах. Ладно, пусть. Я подсела к телефону. Если у меня ничего не получается, пусть обо мне позаботится кто-нибудь другой. Я сняла трубку. Пусть все эти приключения послужат мне уроком. Как бы плохо ни было, все равно может быть хуже. Как там его номер…
Как это я сейчас подумала: «Как бы плохо ни было, все равно может быть еще хуже»? Боже мой! Я бросила трубку. Действительно, пусть я осталась без дома и без работы, но я пока еще жива и здорова, и пока еще — без Клима. Зачем же усугублять положение?
Где-то на кухне мне попадалась на глаза газета «Реклама Шанс». Ну-ка посмотрим. Сначала я прочла объявления по найму на работу. Почти все они предлагали «интересную работу для ответственных, находчивых, обаятельных и предприимчивых». То есть не для меня. Только три объявления показались мне серьезными. В них приглашали на работу сантехника, шелкографа и специалиста по офсетной печати. К сожалению, эти специальности были для меня полной загадкой. В разделе «Животные» я нашла рекламные объявления десятка ветеринарных служб, в том числе и нашей, и решила попытать счастья.
— Здравствуйте, вам не нужны ветеринары?
— Не нужны, — ответили мне восемь раз.
Тогда я достала Дейла Карнеги, который без дела пылился в стенном шкафу, и, проштудировав книгу по Диагонали, попробовала еще раз.
— Здравствуйте, вам не нужны…
— Не нужны, — коротко ответил мне неприятный женский голос.
Оставался только один телефон. Я решила не рисковать и предварительно прочитать Карнеги от корки до корки. Вдруг поможет? Ровно через два с половиной часа я неожиданно для себя сделала важное открытие. Эти люди, эти девять человек, с которыми я только что разговаривала, очевидно, тоже читали Карнеги. Здесь же русским языком написано: не перечьте, не спорьте с человеком. Я говорю им «вам не нужны?», а они, чтобы не спорить со мной, и отвечают, нет, мол, конечно, не нужны.
Прилично подкованная в вопросе влияния на людей, я набрала последний номер телефона и, широко улыбаясь, как будто они там могли это видеть и оценить, голосом, бодрым, как военный марш, с аккордами убедительности произнесла:
— Вам нужны ветеринары?
Вопросительную интонацию я запустила только в самом конце, где-то на последнем слоге, как иностранка. Очередная девушка из очередной ветеринарной службы задумалась.
— Вообще-то у нас конкурс. Пришлите резюме.
— По почте?
— По факсу.
— А занести лично?
— Можно, — разрешила она и продиктовала адрес.
Весь день я репетировала предстоящую встречу. К сожалению, гардероб мне выбирать не приходилось, но вот с походкой, голосом и уверенностью в себе что-то нужно было срочно делать. Я долго пыталась убедить зеркало в том, что взять меня на работу — это самое мудрое решение, которое только может прийти в голову руководителям этой фешенебельной ветлечебницы. Но из зеркала на меня смотрела насмерть перепуганная безработная тетка, которую не то что к собакам, даже к крысам подпускать было небезопасно.
Я гримасничала, выбирая подходящее выражение лица, но в моем арсенале выражение уверенности в себе отсутствовало начисто.
Сделав небольшой перерыв и пробежавшись с Чарли по двору, я снова стала разыскивать в своей мимике что-нибудь подходящее. На третьем часу кропотливых поисков мне удалось выудить одну более-менее подходящую мину: это было ассорти из крайнего замешательства и полусна, которое вполне могло сойти если не за уверенность, то по крайней мере за равнодушие флегматика. Большего я из себя выдавить не смогла, поэтому стала заучивать именно это выражение.
Мне непременно нужно было туда устроиться. О том, что я буду делать, если меня туда не возьмут, я старалась не думать. Но вот мой желудок, о существовании которого я иногда начисто забывала, именно теперь вдруг стал очень требовательным. Я прекратила занятия, сознавшись себе, что очень хочу есть. И еще я поняла, что мой организм принял сигнал опасности от мозга, сообщившего ему, что мы все остались без гроша, и решительно был настроен насытиться как минимум на неделю вперед.
Пришлось шлепать в магазин. Глаза шарили по полкам со снедью как-то особенно алчно. Руки, отсчитывающие монеты, слегка дрожали. Я набрала пакетиков с лапшой быстрого приготовления, тушенки, картошки и, зажмурившись, пошла к выходу. А желудок, когда я проходила мимо кондитерского отдела, завывал так, словно пытался обрести суверенитет и право голоса. Но тщательно оберегаемые мною остатки здравого смысла не позволили ему этого.
