Разумная свинюшка тут же вскочила на копытца и поцокала к выходу.
Я поспешила за Геной, а он неожиданно оглянулся. Я прям-таки споткнулась на месте, натолкнувшись на заинтересованный взгляд мужчины. Вот это номер! Гена смотрел на меня как на женщину.
Протянув руку, Гена помог мне выйти из самолета. Нет, взгляд у него был нормальный, мне просто померещилось.
Вертолет стоял недалеко. Большой, красивый, защитной военной раскраски. Пропеллеры, один под другим, уже раскручивались, ожидая нас. Мы погрузились за пять минут.
Но надо было видеть лицо пилота, когда он заметил семенящую в арьергарде Хавронью в сверкающем ошейнике.
Летели два часа. Меня мутило. Хрюша первые десять минут смотрела в иллюминатор, а затем, когда на нее накинули запасной тулуп, благополучно заснула.
Аня очнулась на пять минут, улыбнулась Гене и опять уснула. Находясь в тесноте, я была вынуждена сидеть впритык к Гене. Гена пил коньяк из плоской фляжки маленькими глотками и наблюдал за всеми нами.
То ли от нечего делать, то ли ему действительно было интересно и не противно, но Гена повернул мое лицо к себе.
— Переносица сломана. Ушиб лобных костей, повреждено левое ухо. Больно?
Проморгавшись ото сна, я честно ответила:
— Больно. Еще у меня рука, ребра и гинекология.
— Бедная Аня, — неожиданно для меня сказал Гена. — Такое взять на себя — тяжело. Теперь понятно, почему она в коме. Но запомни главное…
Он сделал очередной глоток коньяка. Мне пришлось сесть прямее, от прикосновений Гены я совершенно расслабилась, приятно кружилась голова. Странно, он совершенно не тех «параметров», что сводят меня с ума, не высокий, не худой… Но все равно голова кружилась.
— Внимательно слушаю.
— Эта инструкция, Маша, обязательна к применению. Главное — не попадаться на глаза нашему Хозяину, генералу Аристарху. Хотя он редко бывает в поселке, у него в Зоне есть кабинет-квартира.
— Прямо любопытно стало. И чем он так страшен?
— Властью, Машенька, властью. На территории поселка, Зоны и ближайшего города он власть абсолютная.
Я потерла занывший лоб.
— Ты его ненавидишь?
Посмотрев на меня, на Анну, на сержантов, а затем опять на меня, Гена кивнул:
— Да… Но, опережая твой вопрос, скажу — я, да и многие в поселке жить без Топи не можем. По медицинским показаниям.
— Понимаю. — Я зевнула. — Мне Аня в прошлом году рассказывала. Правда, я не все до конца поняла…
Глаза мои сомкнулись, и я привалилась к плечу Гены. А он, глотнув коньяка, как пива, зашептал мне на ухо:
— А если честно, Маша, то столько денег и такой свободы в научных исследованиях я не смогу нигде получить. Мы с ним ненавидим друг друга, но не можем…
— Угу, угу, — пробормотала я и уснула.
Проснулась, когда вертолет сел на плацу военного поселка. До земли развернули небольшую лесенку, с которой я не преминула бы навернуться, но поддержал Геннадий. Хавронью приземлили самым простым способом. Один сержант выкинул ее из вертолета, второй поймал и тут же завалился в снег под ее тяжестью.
На наш выход сбежалась посмотреть половина поселка. Аню выгружали аккуратно, передавая носилки из рук в руки. Ее перенесли в навороченный «Хаммер». За руль сел Гена и куда-то умотал, помахав мне на прощание рукой.
Вертолет поднялся, а я осталась стоять на снежной площади под любопытными взглядами незнакомых людей, с военным ватником на плечах, с прижавшейся к ногам Хавроньей, накрытой старой курткой.
С одной стороны плаца стояло типичное двухэтажное здание столовой и Дома культуры. Еще четыре кирпичных здания смахивали на казармы. Отдельно стояли десятки деревянных домиков с резными раскрашенными наличниками. Вообще поселок был красивый.
Жители, большинство из которых составляли мужчины в военной форме, рассмотрев такую красоту, как я, издалека поздоровались и стали расходиться.
Но две отдельно стоящие женщины с детьми наблюдали за мной особо пристально. Детишки, мальчик и девочка лет по пяти, понимающе переглянулись между собой. Мальчик сделал несколько шагов вперед и повис на шее Хавроньи.
Толстушка, держащая за шарф девочку, подошла ближе.
— Вот это да! Таких гостей у нас еще не было. — Она протянула руку: — Татьяна.
Вторая женщина, худее Тани раза в три, с раскосыми глазами якутской богини, свое имя пропела:
— Ари-инай.
— А я Маша, — устало сообщила я. — И понятия не имею, что мне теперь делать, куда идти и как пристроить вот эту животину.
Животина мелко дрожала под съезжающей военной курткой и смотрела на маленького Сережу жалостливыми глазками.
— При-икольно.
Аринай разговаривала как человек, никуда не спешащий, нараспев и медленно. Зато Татьяна говорила быстро и без умолку.
— Нас предупредили о твоем приезде, мы подруги Ани. Будешь жить у нее дома. Мы дом протопили, не замерзнешь. Столоваться будешь в столовой, я ее директор. А хрюшку устроишь на свиноферму. Но завтра. Сейчас там никого нет, все спят.
— Значит, она пока будет со мной.
Опустив глаза, я наблюдала идиллию любви. Мальчик висел на Хавронье, а она терпела, жмурясь от удовольствия.
— А где-е твои-и вещи? — проснулась мамочка мальчишки.
— Нету. — Я развела руками. — Неожиданная поездка получилась. Долго рассказывать.
— При-икольно.
Снега на плацу было по колено, а я в кроссовках. Приходилось все время переступать с ноги на ногу.
— Ой, мамочки, забыла! — Таня жестом фокусника достала из широкой сумки валенки. — Надевай. Влезай прямо в кроссовках. У нас так все ходят, местный колорит. И почапали домой. Мы совсем голодные. Пока вертолет ждали, очень нервничали, но стол не трогали. Ни картошечки, ни селедочки, ни водочки на целебных травках. Пойдем, Маша! Мы так тебе рады!
Татьяна подхватила девочку на руки.
— Ага, ра-ады, — медленно улыбнулась Аринай. — Сережа, идем. И ты, хрю-у-шка.
Я влезла в валенки, и мы всей компанией побрели к низкому дому, в котором Аня провела несколько лет. С неба падал густой снег, обещавший потепление.
— А откуда можно позвонить, девочки? У меня телефон не берет.
— А здесь сотовые ни у кого не берут, только спутниковые. — Я уже собралась расстроиться, но Таня продолжила: — Дома через коммутатор закажешь разговор. Не дрейфь, все путем.
Из трубы «пряничного», с белыми наличниками дома шел дым. От всего поселка веяло спокойствием. Таня и Аринай казались давно знакомыми, дети милыми, Хавронья довольной.
И я поверила, что все будет хорошо. Самоуверенная толстая дура.
