… — Я достаточно хорошо знаю моего дядю, поэтому могу биться об заклад, что вы предложили ему сто тысяч.
Дима слегка улыбнулся, как бы удивляясь прозорливости визави, и покачал головой. Но не возразил.
А Алексей, сохраняя на лице иронию, прокачивал в сознании интересы неожиданного соискателя:
— Я пока не намерен продавать. У меня планы на этот участок. Где-то через год буду получать стабильную прибыль.
— Хорошо. Я заплачу втрое. Сразу триста процентов прибыли!
Лекс понимал, что предложение имеет второе дно. Неспроста же он готов заплатить втрое больше за землю, которая и тридцать тысяч, за нее уплаченных, не стоит:
— Триста процентов! Ничего не вкладывая. Разве плохое предложение?
— Хорошее. Только я его не принимаю. Я пока…
— Сто тысяч долларов! По рукам?
Алексей задумчиво уставился на визитера.
Это становилось все интересней. А Дима решил, что «наживка схвачена».
— Видите ли, причина моего интереса… сентиментальная. Может быть, вы будете удивляться: в наше время — сентименты. Но я, видите ли, единственный сын. Меня в семье баловали, и я вырос чувствительным, — он развел руками, словно извиняясь перед Бравиным за этот не достаток. Алексей же кивал — вежливо и устало. — И нынешние времена от этой болезни не излечили. В прошлом году мама умерла. Ее предсмертной просьбой было увековечить память отца. Ее отца… Я-то христианин, но мама — наполовину татарка. По отцу. Кроме мамы, у деда детей не было. Вот я и обязан выполнить волю матери. Дед Ходжи Гамидулла раньше владел Лозовым… Но потом… я не очень хорошо знаю эту историю — раскулачили вроде его или… В общем, там он похоронен и мама поручила построить мечеть около его могилы. До сих пор и руки не доходили, да и денег лишних не было. Теперь же — такая возможность есть. И надо же, только я собрался, а земля уже куплена!.. В этом году, — Дмитрий почему-то посмотрел на часы, — первого октября деду исполнилось бы сто лет. Вот к этой дате я хотел поставить мечеть.
Алексей сотворил сочувствующий взгляд:
— Я вас понимаю. Я тоже человек достаточно чувствительный. Наверное, сентименты, — он грустно усмехнулся, — это единственное, что отличает нас от животных… Я могу вас понять. Дайте мне время подумать. Скажем, неделю. Через неделю я дам ответ.
… Алексей и в самом деле был уже расхолажен к идее кирпичного завода. «Если дядю устраивают просто деньги — Бог с ним. Продам этот участок. Верну свои затраты и дяде помогу. Хорошая сделка: на голом месте — семьдесят тысяч чистой прибыли. И никакой головной боли».
* * *
С этим участком были связаны особые обстоятельства.
Получив долю в бизнесе Дикого, Алексей поначалу чувствовал себя не совсем уютно. Рудик и его партнеры были очевидным криминалитетом. Алексей же ни по каким параметрам в их компанию не вписывался.
Поначалу Дикий даже пытался подмять Лекса:
— Ты будешь покорным или покойным. Всего на одну буковку отличаются эти слова, а какая большая разница! Чувствуешь? Так что, выбирай.
— Большой выбор! — зло оскалился Лекс. — На выбор предлагаешь — правую или левую ягодицу лизнуть! Не катит, Рудик! Жопу целовать не буду! Не научился. Отстегивать долю — это закон. Не отказываюсь. А шестерить… — даже не мечтай! — Он с вызовом посмотрел на Дикого. А тот поиграл желваками и отступил. Так и остался Лекс «двоюродным» партнером. Его вынужденное соучастие в бизнесе они терпели, но в «святая святых» не впускали. А его это устраивало. Он сразу принял условие Рудика — от каждой сделки десять процентов отстегивать в «общак». В конце концов, — рассуждал Алексей, — считай, взял я кредит на очень выгодных условиях. Вряд ли банк выдавал столь выгодные ссуды.
А через два года его деньги многократно умножились. Случилось это так: его школьный друг Ярослав Мохов, отец которого был фигурой в Центробанке, однажды заговорил с ним в интригующей тональности:
— Слушай, Лекс, если бы я предложил тебе операцию, с которой бы ты имел хороший куш, сколько процентов ты отстегнул бы мне?
— Разговор на эту тему портит нервную систему… — пропел Алексей, не принимая всерьез слов Ярослава.
— Я не шучу, Алексей. Вот если бы я сейчас подсказал тебе вариант, а через неделю ты бы наварился…
— Слушай, Ярик, деньги эти… не совсем мои. А в азартные игры чужими бабками я не играю. Так что…
Лицо Ярослава вдруг сделалось серьезным. И злым:
— Рисковать не придется. Операция, которую я предлагаю… Да ты на неделе пять-шесть раз ее проделываешь. Никакого риска. Обещаю. — Таким серьезным Ярик еще не был. Посерьезнел и Алексей.
— Ты тогда загадками не оперируй. Говори конкретно!
— Но и ты конкретно говори: какой мой выхлоп?!
— Выхлоп? С чего? С какой суммы?
— «С какой, с какой»! С чистой прибыли.
— Ну, скажем, двадцать процентов. Устраивает?
— Нет. Меня устроит тридцать пять. И это — поверь — акт благотворительности с моей стороны. Широкий жест.
На другой день Алексей перевел всю наличность на валютный счет. Было это 16 августа 1998 года. А через неделю — стал миллионером. Даже после того, как «отстегнул» Ярику положенный ему «выхлоп». Полученный навар от Дикого он утаил. Операцию-то провели они втайне. Вернув на рублевый счет первоначальную, исходную сумму, он использовал те деньги на разные, теперь уже кажущиеся ему мелкими операции, а основные активы перевел в Татарстан. И крутил эти деньги уже мимо Рудикиного носа. Хватка у Бравина была. И вообще, Лекс родился удачником. Его операции, иногда совершенно фантастические, оказывались плодотворными. Свои частые поездки в Татарстан объяснял просто: там, дескать, живет его близкий родственник — родной брат отца.
А в этом году и в самом деле заехал к дяде. Правда, нашел с трудом.
Понавез дяде продуктов — на свадьбу хватило бы. Наконец заработал у дяди холодильник, который уже года три был выключен. За ненадобностью. Теперь же в нем лежали упаковки балыка, различные изысканные кетчупы, соки, два больших ананаса…
— А это где такие ели растут? — удивился дядя, когда Алексей выгрузил из пакета ананасы.
— Какие ели? — невнимательно спросил племянник.
— Ну вот, шишки эти… Гигантское должно быть дерево.
— А это… — Лекс рассмеялся. — Это, дядя Толя, ананас.
— А, — безразлично удивился дядя. — Слыхивал. «Ешь ананасы, рябчиков жуй»… А я думал, шишки еловые. Ну вот, — философски продолжил он, — один раз в таксях прокачусь, а потом год в трамвае ездить буду.
— Это почему же?
— Да потому, что на пенсию мою таких ананасов не купишь. — Анатолий Иванович немного выпил и опьянел. С непривычки. С отвычки. Опьянев, стал мрачным. И вообще, плаксивым он стал. Даже когда смеялся, всхлипывал и брови домиком вздымал: как будто плакал. — Не сложилась у меня, Алеша, жизнь, не удалась.
