Майлз окинул меня изучающим взглядом серых глаз, всегда как-то странно блестевших. Он мысленно прикидывал, как ко мне отнестись притом, что я ему определенно не нравилась.
— Ли абсолютно права, — согласилась Лора. — Она не просит никаких родственных привилегий, и никто не собирается их ей давать.
— Вы обе так спокойно говорите об этом! Должен сказать, это обнадеживает в некотором смысле.
И снова я не утерпела:
— Обнадеживает из-за Виктора? Из-за той истории, связанной с моим отцом? Разумеется, вы бы предпочли, чтобы между мной и Лорой не было никаких сантиментов.
Его лицо внезапно изменилось Напряженный, изучающий взгляд исчез. Лицо Флетчера приняло какое-то тоскливое выражение, и мне стало не по себе.
Согласно молве Майлз Флетчер давно любил Лору. И любил настолько, что вернул ее к жизни после нервного срыва в результате трагедии. Ничего осязаемого, материального он не получил за свои хлопоты. Возможно, до сегодняшнего дня. Сохранил ли он свою любовь к ней? А если она никогда не любила его, зачем ей выходить за него замуж спустя столько лет? Что могло притягивать этих людей друг к другу?
Майлз промолчал в ответ на мой выпад, но его полное достоинства молчание отрезвило меня. Коротко кивнув Лоре, он вышел из комнаты.
Лора не шевельнулась в своем шезлонге. Казалось, у нее от усталости ныли все кости. Вся ее энергия, оживление испарились. Даже голос был усталый, когда она обратилась ко мне:
— Возможно, тебе для начала лучше усвоить, что Майлз и я искренне любим друг друга. Это чувство меняется с годами. Мы даем друг другу нечто иное, возможно, отличное от того, чего мы ожидали много лет тому назад, но, тем не менее, нас связывает подлинное чувство. Мне не нравится, когда ты бросаешься на него. В случае необходимости я сама сделаю это. Тебе ясно?
Насупившись, я сердито смотрела На нее, сомневаясь в искренности и правдивости ее слов. Я не верила, что Майлз женился на Лоре по любви, в ее-то годы! Я не верила и тому, что Лора могла отвечать ему взаимностью.
Не дождавшись от меня ответа, Лора устало вздохнула:
— Ты похожа на меня, Ли, как две капли воды. У тебя острый язычок, который ты не в силах придержать. Не обязательно было упоминать при нем имя Виктора. Твое присутствие здесь не доставит ему, особой радости.
Ее слова заставили, меня устыдиться, гнев мой утих.
— Знаю, — согласилась я с раскаянием. — Я сразу же пожалела, что сказала это. Но он вывел меня из себя, и мне хотелось чем-то досадить ему.
— Мы все ранимы. И ты тоже. Может быть, даже больше, чем ты думаешь. А я особенно. Жизнь не очень-то удалась. С карьерой тоже не вышло. Была замужем, но брак распался. Утратила семью, утратила любовь. Отказалась от собственного ребенка. Меня поражает, что ты хочешь написать обо мне.
— Все эти вещи меня не интересуют. Я хочу написать о Лоре Уорт как об актрисе.
— Хочешь написать о женщине, которая существовала только в своих ролях и в своих фильмах? О женщине, которая ничего не значит вне этих ролей?
— Ты просто жалеешь себя. Ее смех поразил меня.
— Опять быстра на язык! Но ты, конечно, права. Временами я действительно испытываю к себе жалость. Вот почему я рада, что ты приехала.
— Надеешься, что я помогу Лоре Уорт вернуть ощущение гордости за свое прошлое?
Она резко приподнялась в шезлонге:
— Нет, мой юный, дотошный интервьюер. По другой причине. Ты еще один человек в этом доме. Я хочу, чтобы дом был полон людей. Никаких пустых углов, где сгущаются тени, и где мог бы укрыться шепчущий маньяк.
Холодок пробежал по моей спине. Оказывается, я была права. Временами я подозревала, что она сама не своя от страха. И сейчас в ее темных глазах затаился ужас.
— Шепчущий маньяк? — тихо повторила я.
Меня встретил долгий, внимательный взгляд, лишающий меня права оспаривать ее слова.
— Ты, острый язычок! Довожу до твоего сведения, что я слышала его недавно — и не один раз. Ну, что ты скажешь на это?
— Возможно, это голос памяти. Так бывает, когда человек устал, разочарован, грустит о чем-то. Люди слышат голоса, когда юность уже позади и никаких надежд на будущее. Ты говорила об этом Майлзу?
— Зачем? Он даст мне что-нибудь успокоительное, чтобы излечить от галлюцинаций. Я никому не говорила, кроме тебя. Но тебе я могу сказать об этом, ничем не рискуя, потому что ты — мой враг.
Ее слова неприятно поразили меня, и я издала протестующее восклицание, хотя это была правда. Но Лора не дала мне возразить, она торопилась выплеснуть все, что у нее накопилось.
— Не спорь, я сразу это поняла… Актрисы наблюдательны. Они всегда тщательно отслеживают жесты, манеры, повадку других людей, чтобы впоследствии имитировать их. Эта привычка никогда не умирает. Она помогает распознать окружающих. И я тебя раскусила. Но я предпочитаю, чтобы рядом со мной была именно ты. Ты можешь быть объективной. Остальные слишком пристрастны. Они поднимают шум, суетятся, притворяются, что сочувствуют мне. Но ты будешь наблюдать и слушать. У тебя уши, которые слышат. Ясно?
И снова я не поверила ей.
— Если это голос, то что он говорит?
— То же, что и всегда.
Я вспомнила книгу моего отца и мистическую сцену в фильме, поставленном по его сценарию.
— Ты хочешь сказать, он говорит: "Слушай".
Она еле заметно поежилась:
— Разумеется. Но теперь ты будешь, слушателем. Я прошу тебя об этом. Взамен ты подучишь материал для своей книги. Я ничего не стану утаивать, кроме определенных вещей, которых я не хочу касаться. Тебе придется смириться с этим табу. Я никогда не стану рассказывать о гибели Кэса Элроя.
Я молча кивнула, воздержавшись от словесного выражения согласия. В конце концов, у меня были вопросы к ней, которые я должна была задать. А пока что я пойду ей навстречу" сделаю то, что ей хочется, буду «слушать». Если Лора действительно страдает галлюцинациями, тогда, возможно, я помогу ей понять это и избавиться от них. И она вознаградит меня, ответив, на мои вопросы. Все равно ей придется ответить, так как я найду средства, чтобы нажать на нее.
Но Лора прочла мои мысли:
— Что бы там ни замышляла, у тебя ничего не выйдет. У тебя открытое и юное лицо, оно полностью выдает тебя. Очаровательная мордашка. Или, во всяком случае, могла бы быть очаровательной. Не очень красивая, но приятная. Ладно. До обеда осталось пара часов, я хочу отдохнуть. Мы обедаем в семь. В моем доме не следуют норвежским обычаям.
Я двинулась к двери в состоянии полного замешательства. Мне необходимо было разобраться в своих впечатлениях. В течение нескольких часов меня стыдили, унижали, оскорбляли, выводили из себя, хвалили, а также просили о помощи. Сейчас меня выпроваживали.
