— С удовольствием.
Она подошла к бару для напитков, взяла тяжелый хрустальный графин с виски и наклонила горлышко над высоким стаканом.
— Ты знакома с Робертом Савичем? Элиза чуть не уронила графин.
— Что, прости?
— Савич. Ты когда-нибудь слышала о нем?
Она внимательно смотрела, как виски наполняет бокал.
— Хм, имя вроде знакомое.
— Так и должно быть. О нем то и дело болтают в новостях. Наркобарон. Не считая прочего.
Сохраняя равнодушное выражение лица, она бросила в стакан два кубика льда, вернулась с ним к дивану и протянула его судье:
— Надеюсь, тебе понравится.
Он отпил глоток, похвалил и сказал, глядя на нее поверх стакана:
— Это из-за Савича Хэтчер так на тебя ополчился. Она взяла диванную подушку и обняла обеими руками.
— А какая связь?
— Помнишь, я рассказывал тебе, что обвинил Хэтчера в неуважении к суду и отправил в тюрьму?
— Ты говорил, судебное разбирательство оказалось незаконным и он из-за этого рассердился.
— Суд был над Савичем.
— А-а.
— Детектив Хэтчер до сих пор не может мне этого простить, — сказал Като. — А достается тебе.
Она поиграла пальцами с оборкой на подушке.
— Просто он выполняет свою работу.
— Разумеется, он обязан задавать вопросы при любом расследовании, но тебя они с напарницей с самого начала записали в подозреваемые.
— Детектив Боуэн меня терпеть не может.
— Завидует, — пренебрежительно махнул рукой судья. — Это видно невооруженным глазом, и даже младенцу ясно, почему. Но она — мелкая сошка.
— Мне так не показалось, — тихо сказала Элиза, вспоминая, с каким подозрением вчера и сегодня глядела на нее эта женщина.
— У Боуэн есть кое-какие награды, ты знаешь. Но ее кумиром остается Хэтчер. — Он захихикал так, что зазвенели кубики льда в бокале. — А он — крепкий орешек.
— Что ты имеешь в виду?
— Он умный и честный полицейский. Боуэн смотрит ему в рот. Его друзья становятся ее друзьями. К врагам это относится вдвойне.
— Като, вряд ли он считает тебя своим врагом.
— Может, я выразился слишком сильно, но он давно заимел на меня зуб и теперь срывает зло на тебе.
— Значит, у него за пазухой не только суд над Савичем?
— Я слышал о его домыслах. Он считает, я слишком снисходителен. — Он пожал плечами, словно до подобной критики ему не было никакого дела. — Обычная жалоба упертых полицейских.
— Он не похож на Грязного Гарри[10]. Он улыбнулся ее сравнению.
— Нет, конечно, он упертый, но не до такой степени. На самом деле в этом человеке много противоречивого. Однажды он давал показания по делу убийцы ребенка, и, когда описывал место преступления, тельце жертвы, у него в глазах стояли слезы. Если бы ты увидела его тогда на свидетельской трибуне, ты бы решила, что он просто тряпка. Но говорят, когда он допрашивает подозреваемого, особенно если тот лжет или водит его за нос, а Хэтчер об этом знает, он становится совершенно другим человеком и может дойти до рукоприкладства. — Он погладил ее по волосам. — Сегодня ты видела его с этой стороны, верно?
— Мне ни разу не было страшно за себя, — полушутя сказала она.
— Он бы не посмел, — так же пошутил Като. — Между прочим, ее расспросы об очередности выстрелов, твоего и этого Троттера, звучали почти как оскорбление. — Он сделал глоток и задумался. — Пожалуй, стоит позвонить его начальнику, Биллу Жерару, а может, и самому шефу полиции Тэйлору.
— Пожалуйста, не делай этого. Твердость ее тона его изумила.
— Почему?
— Видишь ли… — Она замолчала, пытаясь выдумать подходящий предлог. — Я не хочу привлекать внимания к тому, что произошло. Не хочу делать из мухи слона.
Испытующе глядя на жену, он поставил виски на столик и положил ей руку на шею. Пальцы у него были холодные как лед.
— Элиза, чего ты боишься?
Сердце у нее упало, но ей удалось изобразить на лице недоумевающую улыбку.
— Я не боюсь.
— Ты боишься, что расспросы Хэтчера и Боуэн о вчерашнем приведут… к чему-нибудь? Более ужасному, чем то, что случилось?
— Что может быть ужаснее человеческой смерти? Несколько секунд он пристально смотрел на нее, потом ласково улыбнулся.
— Ты права. Забудь. Глупая мысль. — Он убрал руку и поднялся. — Досматривай свой фильм. Сказать миссис Берри, чтобы принесла тебе чего-нибудь?
Она покачала головой.
Он взял стакан, чтобы унести с собой. У двери обернулся:
— Милая?
— Да?
— Если бы вчера ночью ты не спустилась вниз, ничего бы не случилось. Даже если бы Троттер нас ограбил — что ж, все хорошо застраховано. Может, с сегодняшнего дня тебе ограничить ночные прогулки по дому?
Она слабо улыбнулась:
— Наверное, ты прав.
Он улыбнулся в ответ и уже собрался уходить, но вновь остановился.
— Знаешь… есть еще причина, по которой Хэтчер продолжает изводить тебя допросами.
— Какая?
— Это дает ему возможность на тебя смотреть, — ухмыльнулся судья. — Несчастный мерзавец.
Дункан сидел в своем кабинете за столом, заваленным бумагами, и прокручивал сообщения на автоответчике, чтобы Диди и остальные детективы, находившиеся в офисе, видели, как он занят. Кой черт дернул его развернуть эту записку!
Он не мог понять, зачем Элизе понадобилось ее передавать. Зато он точно понял: ее рассказ о том, как она застрелила Гэри Рэя Троттера, был фальшивкой от начала и до конца. И дело не в том, что туповатому взломщику изменила удача. Если бы речь шла только о самозащите, она бы не стала передавать расследующему дело детективу записки с просьбой о встрече наедине.
Которой не будет.
Не будет.
Он бросил возню с неотвеченными сообщениями, взгромоздил ноги на стол и достал желтый блокнот, в который записывал пришедшие в голову мысли.
Были, помимо записки, и другие причины не верить рассказу Элизы Лэрд. Начиная с самого факта ограбления. С какой стати Троттер ходил пешком по такому фешенебельному району, как Ардсли-парк? На бульварах, опоясывающих район, машины шли потоком, но внутри все улицы были рассчитаны только на мам с колясками или бегунов-любителей. Человек, идущий пешком в половине первого ночи, немедленно вызвал бы подозрения. Вор-домушник со стажем, пусть даже неудачник, должен был об этом знать и наверняка оставил бы поблизости машину.
Потом, казалось невероятным, что Троттер решил пробраться в дом именно в ту единственную ночь, когда миссис Лэрд забыла включить сигнализацию.
Ладно, пусть тебя разморило после вина и секса. Но ведь эта усталость не смогла одолеть бессонницу. Она не заснула мирным посткоитальным сном. Нет, она спустилась вниз выпить молока, чтобы оно помогло ей уснуть. Разве эта прогулка по темному дому не напомнила ей об отключенной сигнализации?
