— Ну, а в старости что делать буду? Вдруг одна останусь, куда голову приклоню? Анжелка с Васей не примут, коли с ребенком не помогу. Пошлют подальше. Что тогда? — представила себя баба совсем дряхлой, едва плетущейся из города назад в деревню и так ей стало жаль себя, ну, хоть волком вой.
— Надо с Галкой посоветоваться, что она скажет, эта зла не пожелает, — насмелилась женщина и на другой день пошла к соседке. Та все выслушала и рассмеялась:
— Чего бесишься загодя, глумишь себе голову. Пусть твои для начала сообразят того ребенка. Нехай Анжелка выносит и родит его. И уж опосля, ежли до того не разбегутся, стоит говорить о том, кому куда ехать. Чего заранее грузить мозги и глумить башку? Покуда руки свободные от внуков, гуляй баба вдоволь, отрывайся каждый день! Бабкой станешь, влезешь в кабалу! И от дочки, и от зятя зависимой сделаешься в каждом куске хлеба, не приведись такой доли никому. Всеми ругана, никем не понята! А и дочка в каждой копейке от мужика зависит, на нее не полагайся, она всегда его выгородит. Да и он, что ни говори — чужой! Тут ты в своем доме! Когда хочешь, встанешь, надоело — ляжешь и никто тебе не указ. Там в городе про отдых не вспомнишь, все на тебя повесят вместе с ребенком. А ты что, ни человек, ни баба? Да пошли ты их в звезду! Ты дочь сама растила, нехай Анжелка тоже в бабье впрягается. И не соглашайся, не подставляй шею под хомут. Лучше себя береги! Энти детки до последней капли кровь высосут, а когда вовсе старыми становимся и недвижными, под чужой забор кидают. Сколько таких маются в стардомах, пансионатах. А не надо было детям жизни под ноги стелить. Не жди от их тепла и благодарности!
— Галка! Ну что ты разошлась, как пурга на навозной куче? Выходит, лучше вовсе одной век коротать?
— Почему одной? А где Мишка? Или вышибла на- вовсе?
— Не приходит, вовсе не появляется! — призналась Варя.
— А куда подевался козел?
— Не знаю…
— Разыщем этого кобеля! Я его к тебе сама за яйцы приволоку кабана корявого! Ишь ты короста неотмытая! Добился своего и в кусты? Да мы его всей деревней проучим! За все и за всех разом жопой на кол посадим, чтоб на себе почуял, как баб позорить! Ах ты, чума свинячья!
— Галка, угомонись с ним! Давай про меня продумаем! — остановила соседку Варя.
— А что ты? Иль на Мишке свет клином сошелся, иль окромя мужиков нет? Да их, как говна! Вон новый бухгалтер! Вовсе весь из себя! Даже бабочку вместо галстука носит. Давай его закадрим! Ничего мужик. Бабы говорят, что натуральный хахаль, все, что надо, при нем! Есть на что облокотиться и присесть!
— Да ну! У него морда баранья!
— Тогда механика заклеим!
— Он женатый…
— Жена ни стенка, подвинется на ночь. А то что, ей каждый день, а нам ни разу?
— Не-ет, я скандалов не хочу!
— Так мы не насовсем, только на ночь. А коли будет базарить, оставим ее в Брошкиных! Помнишь, как Пугачева пела:
А я такая вот такая, растакая,
но мой поезд ушел…
— Во и нарисуем ей растакую! — хохотала Галка. И внезапно посерьезнев, спросила:
— А вдруг у Мишки чего-то стряслось?
— Ага! У его удачи, оторвались яйцы, — съехидничала Варя отмахнувшись.
— Не узнавши, не бреши впустую, — оборвала соседка и послала младшего сына за бабкой Ульяной, работавшей уборщицей в правлении колхоза.
— Эта шельма старая все и про всех знает. Вот и нам расскажет, — потирала руки Галина.
Бабка Уля шмыгнула в дом шустрой мышью. Оглядела всех проворными, хитрыми глазками и спросила:
— Чево это я спонадобилась тебе, на ночь глядя?
— Скажи, старая, куда подевался наш колхозный бугай? На месте он, в деревне, иль куда отослал его председатель? — спросила Галя.
— То ты про кого пытаешь? — соображала Уля.
— Да кто ж кроме зоотехника наипервейший козел в деревне? — налила бабке стакан самогону и, придвинув к старухе, добавила:
— Куда провалился этот мудак?
— Ой, бабоньки, не скоро он воротится. Как на духу сказываю. Может, и навовсе боле не увидим
— Чего несешь, чума овечья? Иль что стряслось с этим придурком?
— Намедни телеграмму ему серед ночи сама доставила. Отец его помер. Родня Мишку на похороны истребовала. Наш Тимофей отпустил его. Но не боле как на десять ден. А Миколаич в ответ, мол, как управлюсь, так и ворочусь. Путь не близкий, аж в самую Армению. Одна дорога сколько времени отымет. Ну и с родней повидаться надо. Нельзя с наскоку! — и уехал, председатель ему свою машину вместях с шофером отдал, чтоб Михаил Николаич быстрей обернулся. До города подвезут, а уж там, как Бог даст. Зоотехник и тому был рад. Ну, вот покуда не звонил. А и рано еще — выпила бабка Уля, морщась. И погладив свою впалую грудь, сказала:
— А не морочьте вы себе головы, бабы! Энтот пес, Мишка, вовсе непутяга! Для семьи совсем негодный. Хоть я и вовсе старая, а с им на одном поле срать не села б. И чего сыскали в том лешаке? Всех баб обкрутил бес треклятый, и ни на одной не застрял. Срамник! Фулюган! Как хорек в обмороке, а туды ж норовит, в мужика! Тьфу! Бес подзаборный!
— Бабка, а ты чего на Мишку осерчала? — спросила Варвара.
— Ен, гад поганый, козьей смертью меня обозвал при всех людях.
— За что?
— Велела ему сапоги обтереть об тряпку, ить только коридор помыла, чтоб следов грязных не оставил. Так он поначалу лысой задницей и гнилой кошелкой обозвал. Ну, тут я его забрызгала по всякому. А он, зараза козьей смертью обозвал, как обосрал. Теперь вся деревня эдак паскудит, — шмыгнула носом обидчиво.
— Значит; уехал на похороны? — уточнила Варя.
— Сама ему телеграмму относила! Он, как прочитал, аж почернел на рожу. Весь в комок собрался. Ну, мне его не стало жалко, я даже порадовалась, что Мишке тяжко. Хочь где-то и его судьба прищемила. Ни только нам по башке попадает от ей, — разомлела бабка за столом.
Варя успокоилась, узнав, где Мишка. И проводив своих гостей, уже не психовала из-за отсутствия зоотехника. Своему зятю Василию так и сказала перед отъездом:
— Ничего не хочу наперед загадывать. И меня не зовите без нужды. Я не голодаю, имею свой угол, живу, как хочу. И не мешайте мне. Коли не сможете сами обойтись, приеду. А пока живите вдвоем, чтоб никто не мешал привыкнуть и притереться друг к другу. Сейчас вам любой человек — помеха. Такой уж это период — медовый месяц…
Оставшись одна, Варя даже вздохнула с облегченьем. Не надо топтаться у плиты, готовя детям завтраки, обеды и ужины. Анжела не любила готовить никогда. И тут села на шею, довольная, что мать сама обо всех позаботится.
Варвара радовалась тишине дома. Она не хотела перемен. Ее никто не беспокоил, ничего от нее не требовал, и баба блаженно отдыхала.
