Глава 29
В самолете я заснула. Без снов, без ощущений, как бревно провалялась в кресле и вполне остывшая и отдохнувшая встретилась с папой в Домодедове. Мы сразу отправились на железнодорожный вокзал. В поезде я спала не хуже, чем в самолете. Даже лучше, учитывая продолжительность сна и возможность растянуться во весь рост на горизонтальной поверхности.
Папа тоже был не слишком разговорчив. Он только спросил: как Тимур и когда мы приедем с ним в Москву. Получив весьма неопределенные ответы, вполне ими удовлетворился, и остальное время мы говорили только по необходимости. Вообще-то это было нормально для него. Он не был особенно чувствительным, общительным или болтливым человеком. И только на следующий день я поняла, что так он готовился к серьезному разговору.
Утром, с вокзала, мы поехали в гостиницу. В квартире деда, по словам папы, сейчас был настоящий лазарет, и отдохнуть нам не удалось бы. Тем более что дедушка Зина жил в двухкомнатной квартире, размером с двухкамерный холодильник «Бош», который стоял у меня в гродинской кухне. В гостинице мы заняли два номера по соседству, помылись, переоделись и решили позавтракать в ресторане на первом этаже. К деду собирались поехать после обеда. Он сам так просил: дескать, закончатся все уколы и капельницы, будет меньше народу.
На завтрак мы заказали кучу еды, но папа явно не спешил начинать есть. Он только отхлебнул кофе из маленькой чашечки и намазал себе бутерброд. Я уже жевала за обе щеки: яблочные оладьи с шоколадным сиропом, булочку с джемом и орехами, порцию мороженого и большую чашку кофе с молоком — вот что я изничтожала, пока говорил отец.
Наверное, мне досталось испытать слишком много эмоций за последнее время, поэтому вначале я никак не отреагировала на его слова.
— Знаешь, Варя, — начал отец неуверенно, — когда мы с твоей мамой развелись, я перестал общаться с дедом Зиновием. Просто потому, что не было никакой в том необходимости. Я жил себе спокойно: сначала в Гродине — работал на химическом заводе, потом, когда производство практически остановилось и я попал под сокращение, — организовал «Эврику». У меня все шло, как надо, через два года я познакомился с Колей Черкасовым, и мы начали работать вместе в Москве. И вот однажды мне позвонил дед Зиновий. Он порасспросил меня о том, о сем, как живу, не женился ли, не завел ли детей? Я ответил, что сначала мне было не до того, а сейчас вроде поздновато. Он снова задал вопрос: общаюсь ли я с тобой и Ритой. Нет, говорю, Рита меня не зовет. Ну, говорит дед, а виноватым ты себя чувствуешь? Девочка без папы растет, да еще с такой безалаберной мамашей, как его доченька! И тут я сознался, что только недавно об этом думал. Мой единственный ребенок, и я ничего для нее не делаю! И тогда вот дедушка Зина мне и сделал предложение очистить свою совесть перед тобой, Варька!
— Угу, — подтвердила я с набитым ртом свое неусыпное внимание к его рассказу.
— Он попросил меня приехать к нему. Я выкроил время в ближайшие выходные и выполнил его просьбу. Читай: приказ. Он встретил меня хмуро. Я уж думал, что он изменил свое решение, но дед мне сказал следующее: «Игорь, никогда не спрашивай у меня, как это попало ко мне! Ты знаешь, ни копейки я у государства никогда не украл. Только уже долгие годы храню один страшный секрет. Признаться в том, что я натворил, не могу — инфаркт накроет сразу, а исправлять сделанное не буду. Зря я, что ли, столько лет страдал?!»
— Ой, какие страсти! — Все, что сказал папа, было вполне в духе дедушки Зины. Ледокол, а не человек! С курса не сворачивает ни при каких обстоятельствах.
— Высказался дед и достал из шкафа небольшую картину. Я взял ее в руки, посмотрел, повертел и спрашиваю: «Что это?» Он только фыркнул и указал мне на подпись: «Поль Гоген». Я снова не понял. А он уже злится, слюной брызжет! Ты, говорит, болван или прикидываешься? Это подлинник Гогена! Слышал, такой художник был?! Картинка эта уже на миллион зеленых потянет! Это для Вари, это ее приданое. Ты же теперь искусством занимаешься, вывези ее и продай! Сказать, что я обалдел, или потерял дар речи, или забыл свое имя, — значит, ничего не сказать.
— Пап, — у меня вдруг пропал аппетит. — Пап, это шутка? Это дед так пошутил? Или он спятил и принимал чью-то мазню за работу Гогена?
— Варя, подумай сама! — ответил отец, глядя на меня немного возмущенно и в то же время понимающе, — На что вы с Тимуром живете? Откуда такие бабки? Я что, по-твоему, подпольный миллионер? Денежки эти — от продажи подлинной неизвестной ранее работы Поля Гогена!
— Ты его продал? Как ты мог! Подлинник Гогена!
От возмущения я задохнулась, и это было даже хорошо, а то бы весь ресторан услышал о наших семейных делах.
— Варя, — папа сделал большие глаза и замахал на меня руками. — Тише, не вопи ты! Дед Зиновий так решил. И он был прав. Ты же пойми: картина попала к нему каким-то незаконным путем. Не знаю, что это за история, но картину пришлось бы навсегда упрятать от глаз людских. Такие вещи имеют свою историю, они всегда на виду! Сотни исследователей изучают их, вынюхивают все обстоятельства, узнают где, у кого была работа, кто, когда и почему продал!
— Ага! — снова заорала я, но испугалась сама и добровольно понизила голос. — Ага, а как же ты продал ее? Что сказали по этому поводу искусствоведы? Как ты объяснил экспертам «Сотби», откуда у тебя картина?
Папа досадливо поморщился:
— Вот, не хотел тебе ничего говорить! Ты реагируешь, как твоя милая, но бестолковая мама! Та вообще считала, что торговать предметами искусства — святотатство.
— Потому мы и жили как бомжи с ней в последние годы, — отозвалась я.
— Вот именно. А я считаю иначе, и поэтому сейчас вы с Тимуром не бедствуете. И я не через «Сотби» продавал Гогена. В те времена, начало 90-х, полный бардак творился. Картины даже из музейных запасников пропадали! Кое-что всплывало в частных коллекциях на Западе, но редко. Целая мафия этим занималась. Знала бы ты, сколько я денег угрохал только на то, чтобы найти нужных мне людей и переправить Гогена за границу! Нашли перевозчика, нашли художника, который поверх натюрморта намалевал портрет бабушки этого перевозчика! Сначала вывезли картину на Украину, потом — в Польшу и только тогда — в Германию! Там вышли на русских эмигрантов. Один из них был зятем эксперта из Дрезденской картинной галереи, и с тестем у них на пару настоящий подпольный бизнес был: оценивали предметы искусства, вывезенные из бывшего Союза. И только когда у меня на руках оказалось заключение профессионального эксперта о подлинности авторства Гогена, я вздохнул с облегчением. Те же самые русские из эмигрантов, подсказали, кто из частных коллекционеров не слишком щепетилен в вопросах происхождения шедевра и готов платить за вещь, которая того стоит. Так я продал Гогена.
