— Ущерб? Но какой? Это касается только меня, — возразила мисс Данфорт.
— Если вы самозванка, то вполне можете быть виновны в еще более тяжелых проступках, — пояснила Эмма.
— Вы имеете в виду пропажу драгоценностей? — Энн не могла поверить собственным ушам, подумать только, ее хотят обвинить в краже! — Так вы ради этого позвали меня? Чтобы найти виновного в похищении бриллиантов? Нет, вам не удастся сделать из меня преступницу! Я никогда не брала чужого, а за единственный дурной проступок, который я совершила, я едва не поплатилась жизнью!
Подобный порыв неминуемо приводит к слезам, и мисс Данфорт была близка к истерике, когда экономка поторопилась немного успокоить девушку:
— Мы не стремимся изобличить преступника любой ценой, лишь бы найти кого-то, на кого можно указать пальцем. Вовсе нет. Прошу вас, соберитесь и расскажите вашу историю. Если она убедит нас, о ней никто больше не узнает. Но вы и сами понимаете, молчать даже о самой возможности того, что в Ричмонд-холле появилась подозрительная особа, мы не можем! Попробуйте представить на моем месте себя или вашу тетушку — разве она скрыла бы от хозяев возможную опасность, не постаралась бы защитить Ричмондов и их друзей?
Эмма говорила убедительно, и Энн нехотя кивнула. Все остальные молча ждали рассказа, и мисс Данфорт пришлось достать платочек, утереть слезы и начать говорить. Иногда голос дрожал, она всхлипывала, но три слушательницы были слишком поглощены историей, чтобы обращать на это внимание.
— Я не самозванка, меня на самом деле зовут Энн Данфорт, и тетушка Кэтрин воспитала меня. После пансиона я действительно занималась воспитанием трех малышей Коббентри. Они были довольно милыми, пусть и не всегда послушными, как и должно быть в их возрасте. Мне было нелегко, но я справлялась. Солгала в другом, — Энн горько вздохнула. — Коббентри вовсе не разорились, они просто не пожелали больше видеть меня гувернанткой своих детей, поэтому я и оказалась в той школе без средств и рекомендаций. Я не могла рассказать миссис Ричмонд всю правду, иначе она никогда не пригласила бы меня.
— Так что же вы сделали? — беспощадно спросила Шарлотта, решив оставить пока вопрос подлинности персоны мисс Данфорт.
— Прошлой зимой во время прогулки в парке с детьми я заболталась с двумя другими гувернантками, также пришедшими в парк со своими воспитанниками. — Здесь рассказ Энн стал прерываться чаще, видно было, что слова даются ей с трудом. — И я… не заметила, как Джошуа убежал от брата и сестры. Когда наступила пора идти домой, я увидела, что его нет рядом. Я искала его повсюду, звала, но боялась потерять Тони и Алисию. Это было ужасно, его ведь могли похитить, или он попал под колеса какого-нибудь экипажа, или свалился в пруд… Такого страха я не испытывала за всю жизнь! Чья-то няня согласилась присмотреть за Тони и Алисией, пока я и кучер Коббентри, приехавший, чтобы отвезти нас домой, искали Джошуа. Не помню, сколько времени мы потратили на поиски, тот день до сих пор видится мне словно в тумане. Мальчика привел в парк полицейский, оказывается, малыш увидел марширующих солдат за решеткой парка и решил пойти за ними. Я была так счастлива, когда он нашелся!
Сильвия сочувственно вздохнула. В отличие от Шарлотты, склонной сомневаться в правдивости истории, мисс Ричмонд тотчас поверила Энн. Миссис Верней же не знала, что и подумать. Мисс Данфорт вытерла глаза и продолжала свою драматическую историю:
— Как-то мы вернулись домой… Джошуа даже не простудился, а у меня в тот же вечер начался жар. Доктор сказал, что болезнь явилась следствием пережитого потрясения. С миссис Коббентри была истерика, когда она узнала, что могла по моей вине лишиться сына. Хозяева были добры, они приставили ко мне сиделку и оплачивали визиты доктора, но после того, как я окончательно выздоровела, предложили искать другое место. Они не могли больше доверять мне, и, наверное, правы.
— И вы написали миссис Ричмонд, — заметила Эмма, когда гувернантка остановилась, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть.
— Не сразу, я еще долго была слаба. К счастью, у меня были отложены кое-какие средства, которые помогли мне прожить те ужасные, одинокие, печальные недели, когда я целыми днями корила себя за неосмотрительность. Но зима ушла, ее сменила весна, мои помыслы также изменились. Надо было искать способы жить, и я решилась написать миссис Ричмонд. Здесь был мой дом, и здесь я надеялась вернуть силы и утраченное жизнелюбие. Сперва она отказала, тогда я нашла место в той школе. Увы, следствием болезни оказалась моя забывчивость. Иногда у меня путаются мысли, я забываю самые, казалось бы, простые вещи, но со временем это пройдет — так говорил доктор.
— Что ж, если все было так, как вы рассказываете, вам пришлось немало выстрадать, — экономке очень хотелось, чтобы Энн не выдумала все это.
— Я была очень рада, когда миссис Ричмонд пригласила меня на место гувернантки ее дочери. Само известие уже так меня ободрило, что сюда я приехала почти прежней. Но иногда все равно что-то забываю или чувствую себя как будто потерянной.
Шарлотта задумчиво поглаживала пальцами узоры на подлокотнике кресла. Нельзя было понять, убедила ее история или нет. Сочувственный взгляд Сильвии говорил сам за себя, Эмма же старалась обдумать и тщательно взвесить услышанное, чтобы понять, что подсказывает ей внутренний голос — говорит мисс Данфорт правду или лжет.
Энн видела сомнения на лицах слушательниц, и обида нашептывала: «Поднимись и уйди, эти люди не хотят тебе верить, не унижайся, раскрывая перед ними душу! Лучше и вовсе уехать из дома, где к тебе так дурно относятся!»
Но здравый смысл и желание остаться в доме говорили о том, что если она хочет доказать правдивость истории, то должна сделать все возможное, чтобы заставить миссис Верней, Шарлотту и Сильвию поверить. Если ей не удастся, все остальные точно отнесутся к ней как к преступнице, и миссис Ричмонд тотчас прогонит ее, или же ее ждут худшие беды — разбирательство полиции.
— У меня есть необходимые документы, подтверждающие, что я — это я, письма тетушки, я даже могу вспомнить, какие платья вы носили, мисс Сильвия, когда я была здесь последний раз, — Энн отчаянно старалась придумать что-то, что могло подтвердить ее слова. — Вас захотел покатать в лодке какой-то кузен и опрокинул ее, вы сильно испугались и промокли, но не простудились благодаря лечебному отвару тетушки.
Сильвия слушала и кивала, она уже забыла о некоторых вещах, происходивших с нею в детские годы, но сейчас вспомнила и эту историю, и другие происшествия, о которых говорила Энн.
