– И вот тут, похоже, к месту будет еще раз произнести красивое слово «ассасин»… — задумчиво проговорила Алена Дмитриева. — А что? Очень может быть! Сунь Банань устраивает публичный скандал, и в то же время наемник убивает по ее приказу. Это сразу приходит на ум, верно?
– Ну, приходит, — осторожно согласился Панкратов.
– Мне кажется, я знаю, почему Сунь Банань так демонстративно обустраивала свое алиби, — сказала Алена.
– Почему?
– А вспомните, во всех трех случаях в районе обнаружения трупа мелькает высокая полная не то китаянка, не то метиска, — напомнила Алена. — Такую женщину видели около квартиры Натальи Болдыревой, похожая напала на Тамару Хоменко. Почти наверняка укол в шею Вторушину сделала та странная уборщица, которая невесть откуда появилась среди проверенных до кончиков ногтей работников Коби Имамуры. И Катя с Бычихи говорила, что ее попросила позвонить накрашенная китаянка.
– Которая, судя по описанию Кати, невероятно похожа на Сунь Банань, — кивнул Панкратов. — Очную ставку мы, конечно, не проводили, но проведем.
– Да Катя запомнила только вызывающий макияж, а не его детали, ничуть не сомневаюсь, — с досадой сказала Алена. — Если вы на очной ставке посадите рядом десять сильно, но по-разному накрашенных китаянок, она ткнет пальцем в каждую. Вот ваша Елизавета Петровна не ошиблась бы, а Катя… ну с Бычихи она, что с нее возьмешь! Но я вот думаю… а не пришиваете ли вы, вернее, мы с вами, рубашку к воротнику? В том смысле, что не ищем ли мы черную кошку там, где ее нет и не было? Ведь это могут быть совершенно случайные совпадения. Такая женщина, как Сунь Банань, если бы решила мстить, вряд ли нанимала ассасина. Она бы никому не уступила удовольствия самой расправиться с людьми, которых ненавидела. Муж, его любовница… Поверьте мне, я сама женщина очень ревнивая, и хоть вряд ли способна на убийство, могу понять желание отомстить, изведя изменника и соперницу до смерти.
В голосе ее словно сталь зазвенела, и Панкратов подумал: «Она что-то вспомнила… Что-то такое было в ее жизни, но об этом она мне никогда не скажет. Да и хорошо. Не хочу о ней ничего знать. Меньше знаешь — крепче спишь!» И немедленно его взяла тоска от мысли, что никогда и ничего не узнать ему об Алене Дмитриевой. Правда, можно ее романы прочитать…
И ему сразу полегчало.
– Одного не пойму, — продолжала Алена, — почему был убит байкер? А впрочем, есть причина… к примеру, Сунь Банань после развода с мужем мечтает соединиться с любовником. Дает ему деньги, как бы доказывая свои серьезные намерения. А он взял да и бросил ее. Ни денег, ни возлюбленного. Тут уж вполне можно на убийство пойти, особенно такой жаркой даме!
– Какая бы она ни была жаркая, никуда не деться от того, что в момент убийства ее видело множество народу, — заявил Панкратов и осекся.
В коридоре редакции раздался истошный визг. Панкратов и Алена разом вскочили со стульев, кинулись к двери, столкнулись, быстро уступили друг другу дорогу, кивнули благодарно, вновь разом ринулись в дверь, опять столкнулись…
– Да проходите же! — крикнул нетерпеливо Панкратов, испугавшись, что они так будут теперь сталкиваться и дорогу друг дружке уступать как заведенные, а между тем события в редакции выйдут из-под контроля окончательно, вон какой визг стоит! И тут же он сообразил, что в данной ситуации галантность вовсе неуместна. Пропуская женщину вперед, он, возможно, подставляет ее под пули. Выстрелов, правда, еще не слышно, но такая беготня… может, они там носятся туда-сюда, спасаясь от прицеливающегося в них убийцы? Она выскочит — и…
– Стойте! — крикнул Панкратов, хватая Алену за руку и дергая к себе изо всех сил, так что она на него налетела. — Стойте! Я должен выйти первым!
Какое-то мгновение писательница грудью лежала на панкратовской груди, и ресницы ее хлопающих в недоумении глаз щекотали его щеку. Он улыбнулся, блаженно зажмурился, чуть повернулся, чуть наклонился…
И спохватился.
Весь процесс мгновенной потери головы и ее обретения занял какую-то секунду, не более.
– Там может быть опасно, — изрек Панкратов, отстраняя Алену Дмитриеву от своей мускулистой груди, легко и осторожно. — Оставайтесь здесь, пока я вас не позову. Нет, вот сюда, в сторонку, встаньте.
И, отодвинув Алену со своего пути, он храбро распахнул дверь. И тотчас покачнулся, завалился назад, упал на спину, задыхаясь, кашляя, выплевывая красные сгустки…
Алена дико заорала и наклонилась над ним.
– Осторожней, — слабым голосом сказал Панкратов. — Не испачкайтесь, я весь залит краской.
* * *
По деревне с шумным интересом
Много бабы говорят такого,
Будто Таньку видели за лесом,
С комсомольцем Гришкой Казаковым.
Совершенно непонятно, почему они так любили эту незамысловатую песенку. То есть «На Муромской дорожке стояли три сосны» тоже любили, и «Уж как помню, я молодушкой была» — просто обожали, но «По деревне с шумным интересом» — это было что-то особенное. Что-то невероятное! Заводила, как всегда, Александрина. Потом обычно вступала Машечка, но сейчас Машечка могла только слушать, да и то с небес, а потому вместо нее начала вторить ее дочь Алинка, которая под эту песню выросла и знала ее, само собой, от слова и до слова, от звука и до звука.
Будто в полночь месяц на откосе
Растерял серебряные кольца,
И взасос на заревом покосе
Целовала Танька комсомольца.
Теперь настала очередь Алены:
По деревне с шумным интересом
Слух поплыл без лодки и без весел,
Будто Танька с горя пополнела,
Будто Таньку комсомолец бросил…
Дальше пели хором:
Ну и что, кому какое дело,
Кто и с кем, когда уходит за лес.
Это бабам попросту завидно,
Что они свое отцеловались.
Что навек приставлены к ухватам
И мужьям отданы на издевку.
Вот и шляются они по хатам
И порочуть молодую девку.
Пели нарочно простонародными голосами, так что выходило в последней строке «и порочуть молодую девку», да еще и окали где надо и где не надо, и провизгу прибавляли. Так они пели всегда, все те годы, что были знакомы и дружны, и Алинка отлично знала и понимала все тонкости оканья и провизга, вдобавок ее голос очень напоминал Машин, поэтому, если покрепче зажмурить глаза, можно было вообразить, что время остановилось, вернее, повернулось вспять и три девицы по-прежнему сидят под окном, прихлебывая помаленьку «Чернослив на коньяке» и заливаясь во всю глотку и ширь душевную. Между прочим, Алена не помнила, что они пили раньше. Может, какой-нибудь жуткий «Токай» местного разлива? Или водку? Алена начисто забыла, помнила только, что раньше «Чернослива на коньяке» не существовало в природе. Этот дивный, воистину ошеломляющий напиток — сладкий, вкуснейший, не оторвешься — в Ха стали продавать уже после отъезда Алены, причем продавали как розлива винзавода города Ха, так и Уссурийского. На вкус разницы не было никакой, то есть если бы Алену попросили присудить пальму первенства тому или другому «Черносливу», она лучше бы эту самую пальму сломала, чем обидеть два великолепных напитка. Правда, уссурийский «Чернослив» стоил чуточку дороже (не сто, а аж сто десять рублей!), но Алена не сомневалась, не из-за вкусовых качеств, а только из-за бутылки и этикетки. Бутылка и этикетка из Уссурийска били своих соперниц из Ха по всем параметрам. Ну очень они были красивые! Однако на вкус нипочем не различишь, где «Чернослив» из Ха, где уссурийский, особенно когда подходит к концу уже вторая бутылка, а пьется из горлышка (Алина забыла прихватить одноразовые стаканчики), а закуски практически нет (девицы понадеялись, что будет открыт кладбищенский магазинчик, но он оказался закрыт), кроме каких-то пышных, как подушки, битком набитых изюмом, сладких и вкуснющих штруделей, которые отнюдь не забивают, а еще усугубляют все наилучшие оттенки «Чернослива».
