Я вздрогнула и отошла от окна. Мне стало дурно. В глазах замелькали красные точки. Вся комната вокруг меня закачалась. Я еле дошла до дивана и упала без чувств.
Только через час меня нашла там прислуга. Накрывая на стол в столовой, Юзеф заметил, что из-под двери гостиной тянет холодом. Он догадался, что в гостиной открыто окно, и зашел туда. Все так испугались, что сейчас же побежали за врачом. Но пока пришел врач, горничная привела меня в чувство. Хуже всего было то, что я больше часа пролежала в выстуженной комнате, одетая в легкий халатик. Уж насморк будет наверняка. Вот только бы не присоединился еще и грипп. Я так не люблю болеть! Когда у меня насморк, я не могу показываться на людях, так как у меня сразу краснеет кончик носа.
К счастью, до возвращения Яцека я успела настолько прийти в себя, что убрала из кабинета обрезки газет, которые разбросал Роберт. Сразу же после этого я легла в постель.
Весь дом растревожен уличной стрельбой. У каждого свои сведения. К счастью, никто не связывает этого происшествия с посыльным, который был у меня. Да, впрочем, его видел только Юзеф. А так как Юзеф выбежал на улицу уже тогда, когда все закончилось, то я могу не бояться его длинного языка. Он утверждал, что на улице подстрелили мужчину, который хотел ограбить ювелирный магазин. Горничная уверяла, что это была какая-то любовная драма, потому что один пан стрелял в женщину, которая шла в обществе другого мужчины. Экономка слышала от очевидцев, что это было нападение на полицейского. А кухарка доказывала, что произошла обычная драка между пьяницами.
Следовательно, с этой стороны я могла быть спокойна. К тому же Яцек, придя домой обедать, не проявил большого интереса к этому случаю. Его встревожило лишь то, что я потеряла сознание, и он упрекал меня, что во время стрельбы я выглядывала в окно.
— Ведь ты могла поплатиться за свое любопытство серьезным увечьем, — сказал он.
Хорошо, что он должен был вернуться на какое-то заседание. Мне надо было побыть одной. Надо было собраться с мыслями и обдумать эти потрясающие события.
Постепенно я пришла к выводу, что в первое мгновение несправедливо осудила Роберта так строго. В конце концов, его поведение вполне понятно. Можно очень любить кого-то, но в минуту, когда человеку угрожает смерть, не совладать со своими чувствами и сказать что-то обидное или даже грубое. Когда пришел Роберт, я еще не осознавала толком положения, в котором он оказался. Подумать только: в грязной одежде посыльного, с приклеенной бородой и в парике бродить улицами и знать, что первый попавшийся прохожий может посягнуть на твою жизнь.
А тут еще его постигло такое разочарование. Он надеялся найти свои вещи, рисковал ради этого головой, а когда вскрыл пакет, увидел там жалкие обрезки газет. Надо быть ангелом, чтобы при таких обстоятельствах владеть собой.
Нет, я определенно осудила его несправедливо. Теперь я вспомнила, что он приветствовал меня на удивление сердечно и, только обнаружив обман, взорвался гневом.
А не попрощался просто потому, что, как видно, предчувствовал опасность, которая нависла над ним. Да и неудивительно. Увидев, что содержимое пакета подменено, он легко мог догадаться, что следят и за человеком, вынесшим пакет из банка. То есть за мной. А если за мной следят — так он, наверное, мыслил, — то присматривают и за домом, в котором я живу.
Бедняга. Наверное, он чувствовал себя как затравленный зверь, которого подстерегают охотники.
Что с ним случилось? Убит он или только ранен? Горничная говорила, что его забрала карета скорой помощи. По этому можно судить, что он был еще жив. Но сколько крови было на снегу! Да и что ему, наконец, сулит жизнь? Все равно осудят на смертную казнь или пожизненное заключение, раз он был таким опасным шпионом. Может, и мне было бы куда лучше, если бы он умер. Кто знает, не вызвали бы меня в суд как свидетеля. Я скорее бы отравилась, чем скомпрометировала себя участием в таком процессе.
Вероятно, узнаю обо всем завтра из газет.
Беспокоит меня и собственная совесть. Виновна ли я, и в какой степени, в том, что произошло с Робертом? Видимо, я имею право считать, что стала лишь невольной причиной его несчастья. Потому что если бы я даже ничего не дала знать полковнику, события и так пошли бы тем же путем. Если бы я сама пошла в банк, как требовал в письме Роберт, они бы все равно следили за мной и за моим домом. И это закончилось бы только тем, что меня признали бы сообщницей шпиона. И я бы погибла.
Нет, я ни в чем не могу себя упрекнуть. И как же меня радует, что Роберт ушел из моего дома, ничуть не подозревая меня в связях с полковником. Насколько тяжелее было бы ему умирать, если бы он знал, что женщина, которую он любил, вошла в сговор с его преследователями.
Мне даже пришло в голову, что Роберт рисковал жизнью не только ради того, чтобы забрать свои пакеты. Что там в них было? Какие проекты фабрики, деньги? Кто же из-за таких мелочей будет подвергать себя смертельной опасности?
Хотя он и не сказал мне этого, но теперь я уверена: главная причина его возвращения в Варшаву было желание увидеть меня. Он же ясно сказал, что зашел лишь на минуту, но на днях будет иметь возможность видеться со мной дольше. А взрыв чувств, который произошел потом, вполне оправдан. Ведь надо учесть и то, как повела себя я сама. Была так потрясена, что не удосужилась даже ни на одно теплое слово.
Он имел все основания подумать, что меня напугал его приход, что я недовольна им. И это разозлило его еще сильнее. Нужно уметь заглянуть мужчине в душу, чтобы понять истинные причины его поведения. Большинство женщин на это не способно. Если бы я была заурядная натура с неразвитым интеллектом, я наверняка осталась бы при своих первых впечатлениях и порицала бы его, того, кто перед лицом ужасной опасности пробрался сюда, чтобы увидеть меня.
Теперь я понимаю, почему надо так осторожно судить других.
В шесть измерила температуру. Мое предсказание сбылось. Тридцать семь и пять десятых. А поскольку меня все время лихорадит, то нет сомнения, что жар усиливается. Хорошенькая история! Придется пролежать в постели несколько дней, а может, даже и неделю. Лишь бы это не обернулось серьезной болезнью. Правда, легкие у меня вполне здоровы, но кто знает… Мама очень испугалась и приехала ко мне, прихватив с собой доктора Яроцкого. Она верит только ему. Я тоже чувствую к нему полное доверие, а к тому же он очень милый.
Он очень тщательно осмотрел меня и сказал, что пока трудно предсказать, к чему это может привести. Однако он считает, что это будет обычный грипп, который быстро пройдет. Конечно, запретил мне вставать с постели и прописал лекарство. Но есть можно все и визиты принимать тоже. Последнее меня особенно радует, потому что лежу я в красивой пижаме из кремового шелка и выгляжу в ней очень мило. Среди знакомых в городе уже распространилась весть о моей болезни. Несколько человек звонили и спрашивали, как я себя чувствую. Это интересует их тем более, что все связывают мое недомогание с уличной стрельбой, о которой уже тоже успели узнать.
