Посмотрев графику, сложенную в большие портфолио с прозрачными файлами и черными подложками, Верочка полностью поправила свой душевный настрой. Здесь явно было что показывать. А работа с опытным промоутером могла и ей профессионально оказаться полезной. Она для памяти пощелкала фотоаппаратом в мобильнике — копии хорошего качества Наталья обещала переслать по электронке. Еще раз осмотрела холсты и, попрощавшись, покинула постепенно наполнявшийся кораблик.
Ефим проводил ее до пристани.
Там по-прежнему оставалось много народу — погода была отличной, первый солнечный день после недели холодных дождей.
— Как тебе удалось? — подколол один из гостей, старый дружище-доктор, тыкая пальцем в небесную лазурь. Он недавно стал большой медицинской шишкой в масштабе страны, впрочем — не добавив в характер ни грамма чиновничьей спеси.
— Договорился, — кратко объяснил профессор. Те, кто его долго знал, радостно заржали. Способность договариваться у этого персонажа была общеизвестной.
— Привет, папуль! — А это дочка пришла, Лариска. Вырвала-таки вечер из своей не по годам загруженной жизни. Из-за своего характера и энергии Лариска иногда казалась папаше тремя дочками сразу. И еще сыном в придачу.
Но грех жаловаться, все это были хорошие дети.
Лариска привела с собой бабушку, маму профессора. Несмотря на свои восемьдесят с лишним, она еще работала, каждый день честно вкалывая по шесть часов — два часа они с Ефимом договорились скостить на возраст. А по выходным приводила себя в порядок: парикмахер, маникюр, педикюр и массаж.
Мама Береславского не любила живопись вообще и всех художников в частности, за исключением разве что Оглоблина, к которому часто каталась вместе с сыном. Но ужасно любила, когда ее обожаемый сыночек оказывался в центре всеобщего восхищенного внимания. Может, в этом кроется ровно такая же любовь обожаемого сыночка?
— Давайте, Наташке помогите, — распорядился Береславский.
— Мамуле помогать — только портить, — без должного пиетета хмыкнула Лариска. Но, взяв бабулю за руку, пошла внутрь кораблика.
— Привет, Ефимчик!
— Привет, дорогая! — Это уже Иришка. Большой специалист по брендированию. А по совместительству — друг Ефима и Натальи. И, разумеется, обожатель Оглоблина. Раз, а то и два в месяц она приезжает к ним в галерею, тихонечко берет его графику и в одиночку, никому не мешая, примерно с час листает файлы.
Потом, по окончании сеанса психотерапии, так же тихо уезжает.
— А где Наташка? — спросила Ирина.
— Холсты тягает, — честно ответил профессор.
— Понятно, — не удивилась друг семьи.
— А нас в Третьяковку берут, — похвастал Береславский.
— Да ну?! — Ее радость точно была искренней. — И когда?
— Уточняем даты, — важно произнес Ефим Аркадьевич. А что такого? Почти ничего не соврал. Третьяковке понравилось? Понравилось. Дата пока неизвестна? Неизвестна. Все так Иришке и сказал.
К тому же, когда постоянно вербализируешь желаемое, оно быстрее сбывается.
— Кстати, можешь Наталье помочь, — радушно предложил он гостье. Пусть теперь кто-нибудь скажет, что профессор не заботится о жене. Да и Иришке поковыряться с картинками в обществе подруги будет приятно.
— Здравствуйте, Ефим Аркадьевич!
О, это Джама. Он уже приезжал сюда, помогал Машке таскать оборудование. Музыканты остались репетировать, а влюбленный милиционер помчался по каким-то своим делам. То, что он — влюбленный, знали уже все. Ефим же был в курсе того, что любовь его была небезответной.
— А это мои родители! И брат. — Джама представил всех троих профессору.
— Очень приятно. — Ефим и в самом деле был доволен. Похоже, капитан — основательный малый. Быстро все провернул и сейчас накрепко закрепляет. Молодец. Да и Машке уже хватит одной выступать по жизни. Здесь, в отличие от джаза, соло не приветствуется.
Кстати, Машкины родители тоже на борту. Вместе с Женюлей и близнецами. Может, что-то важное намечается?
Народу на пристани потихоньку убывало.
Значит, прибывало на корабле. Еще минут десять — всего отход задержали на целый час, с учетом московских пробок, — и можно будет отваливать.
А по ступенькам уже спускались двое важных для данного рейса товарищей.
Один — Василий Соколов. Важный для всех рейсов маленького флота.
Второй — профессорский друган и коллега, Дим Димыч Беркутов. Он тоже коммуникатор, его профессия — человеческие отношения. С профессором они меняются друзьями и знакомыми, разумеется — никогда не оценивая их в денежном эквиваленте (хотя есть и такие деятели в российском бизнесе, зарабатывающие «на подводе» к нужному человеку). Потому что оба искренне считают, что дружбу не стоит оценивать в деньгах. Хотя, несомненно, ее наличие рано или поздно приносит эти самые деньги. Точнее — сильно помогает их приносить.
Ефим поздоровался с Вась Васичем и Дим Димычем, после чего познакомил их между собой. Выстрел оказался в десятку: оба друг другу были критично нужны. Беркутову необходимо было регулярно выгуливать на свежем воздухе свой немаленький бизнес-клуб, а Соколову — столь же регулярно загружать кораблики круизами. Наконец, они были во многом схожи: от ритма звучания имен до отношения к жизни.
Но вот, наконец, причал опустел.
Зато огромный носовой отсек был полон гостей.
Многие явились прямо с работы, так что официанты сбивались с ног, подтаскивая все новые угощения. Среди них и Наргиз. В строгой форме — черный низ, белый верх, — она уже не казалась девчушкой. Хотя так же весело смеялась в ответ на любую шутку. Или успевая переброситься парой слов со своей малолетней подружкой — дочкой владельца компании, которая тоже была на судне.
Формат еды заслуживает отдельного описания. Он был таков, чтобы она умещалась во рту целиком. Это было категорическим требованием Береславского, в страшных снах неоднократно наблюдавшего, как кто-то хватает грязно-жирными руками драгоценные листы с графикой Оглоблина.
Музыканты настраивали инструменты, Дима Шевцов снова доминировал на мольбертах, а уставшая Наталья, присев наконец на белый диван, о чем-то беседовала с Иришкой.
Здесь же, мелькая в ногах приглашенных, бродили все три Васисуалия-кота: в основном белый, в основном черный и чисто рыжий. У каждого на шее аккуратный ошейничек с металлической биркой. На ней — имя и мобильный телефон Соколова. Коты ничего не выпрашивали со столов, но, казалось, фиксировали меню, чтобы потом чего-то не пропустить.
Задрожали под полом дизели — их на этом судне было целых два, тоже стопятидесятисильных. Убрали швартовые концы. Между их бортом и бортом «Васисуалия-2» появилась длинная щель с темной водой. Она стремительно расширялась, и вот уже их кораблик идет на разворот, выруливая носом в сторону Лужников.
