И тут я и задал тот самый вопрос, который не давал мне покоя со времени, когда я подслушал их разговор на заброшенной танцплощадке. «Почему ты считаешь, что Леху Литвиненко из 11-А убил именно Штырь?» Страхов смотрел на меня испытующе, строго, но уверенно. И ни секунды не сомневался в том, что произнес: «Ну, потому что Леха торчал ему тыщу баксов. И не отдал. Штырь так и сказал».
Тогда я оторопел. За тысячу долларов в нашем городе еще недавно можно было купить несколько домов. Кроме того, семья Литвиненко была не из бедных: у нас в учительской обожали обсуждать чужое богатство — так я узнал, что его отец ездил на новенькой иномарке, мать частенько выбиралась за покупками в областной центр, да и жили они, по сравнению с обычными для нашего города семьями шахтеров, заводских рабочих и бюджетников, просто шикарно — в пятикомнатной квартире с видом на парк. Неужели Леха рискнул занять денег у наркомана на какую-нибудь дорогую игрушку типа айпада? Пока я переваривал всю эту информацию, Страхов боязливо оглядывался по сторонам, видимо, в поисках скрытой камеры или жучка и, в конце концов, шепнул, наклонившись вперед: «вы помните, в том году пацанчика хоронили, у нас тут, на районе? Ну, ему еще голову прострелили… Говорили, что он тоже Штырю должен был. Мне рассказывали, что Штырь иногда долги прощает, если ему какую-то услугу окажешь… Думаю, может, это и была такая услуга, а? Ему весь город должен, а кто не должен — тот только что отдал или завтра займет, я вам отвечаю! От него никуда не денешься — и в школе, и дома, и у черта на рогах найдет». Больше никаких уточнений он не делал.
Конечно, я попытался навести кое-какие справки. Но, как ни странно, никто из одноклассников Литвиненко и слыхом не слыхивал ни о каких деньгах. В то же время я вспомнил, что Феськов распространялся о своем обрезе в компьютерном клубе. И с тех пор не видел своих новых «друзей» по «Контре».
По тому описанию, довольно подробному, которое дал Денис, я был уверен, что узнаю Штыря из сотни лиц. С отвращением отодвинув от себя и без «крови» ужасающую «Мэри», я стал исподтишка рассматривать нескольких бугаев, неумело играющих в бильярд. Ничего интересного — они гигикали, похлебывали пиво, орошая брызгами зеленую ткань стола, и лупили по шарам, крайне редко попадая в лузы.
Все изменилось через несколько минут. За моей спиной послышались радостные вопли и, обернувшись, я застал как раз церемонию всеобщего братания. Несколько парней приблизительно моего возраста, прибывших в бар, тут же замахали грустному бармену, который наконец оставил свой отполированный до идеала бокал. Мой взгляд быстро пролетел по новым лицам. Нет, нет, нет… а вон тот… с длинными редкими волосами… ну-ка, повернись…
На долю секунды наши глаза встретились, я вздрогнул и вновь обратился к редкой кислой бурде в моем стакане, некогда называвшейся коктейлем. Небольшой шрам на верхней губе, длинные серые волосы, плохие зубы и впечатляющая худоба — что ж, на наркомана он вполне похож, на грозу всего района — к счастью, нет. Я почесал за ухом. Видимо, за Штырем стояла какая-то внушительная, крайне неприятная организация, верх которой, как Эверест, мог затеряться в облаках, поэтому ни один из его заемщиков не решался расправиться с ним силой. Что ж, пока я могу только догадываться. Главное, что мне нужно от этого мутного типа — узнать, какие дела его связывали с Лехой, и, самое интригующее, — чем это все закончилось.
Штырь уселся в самом углу бара, рядом с одним из великанов, которые раньше играли в бильярд, и принялся что-то оживленно с ним обсуждать. Я осторожно скосил глаза в их сторону, но обзор мне преградила какая-то медленно шаркающая ногами в такт шансону парочка, а повернуться и уставиться на них более явственно мне, честно говоря, было боязно. Тут же невольно подумалось, что, будь рядом со мной сейчас Вика, мы бы уже вальсировали где-то сантиметрах в пятидесяти от их столика, и я все прекрасно услышал бы собственными ушами, а не пытался догадаться о предмете разговора, читая по губам… Ах, черт… Вика… Я же собирался больше не думать о ней…
Ростовщик пробыл в баре всего десять минут, после чего, глотнув стопку водки, направился к выходу. Я кивнул унылому бармену и шиканул, как в голливудском фильме, бросив на стойку денег почти вдвое больше, чем мог стоить мой удивительный бурый напиток. А затем выскользнул наружу следом за Штырем.
На улице валил густой мокрый снег. Прищурился — на ресницах тут же застыли пушистые снежинки, я надвинул на лицо капюшон. Черт, куда же он подевался? Я оглядывался по сторонам — ни Штыря, ни его знакомого бугая на ухабистой пустынной дороге, ведущей к остановке, видно не было. Я тяжело вздохнул, направившись за угол в надежде, что они просто вышли покурить. Под облупившейся белой стеной бара стояли только двое неопознанных мужиков, весело размахивающих руками и гогочущих в клубах синеватого сигаретного дыма. Я остановился в двух метрах от них и почувствовал, как ноздри, вне зависимости от моего желания, немного подрагивают от знакомого горьковатого запаха.
Нет. Ищи Штыря, Сафонов, ищи Штыря.
Снег усиливался. Я обошел здание кругом, едва не провалившись в открытый канализационный люк, выпачкал джинсы все еще мокрой, незастывшей грязью и тихо выругался. На свежем снегу не было ни следов от шин, ни других примет того, в каком направлении мог скрыться Штырь со своим товарищем. Руки начали мерзнуть, мое терпение подходило к концу. По сути, я слабо представлял, как заведу с ним разговор и еще не до конца выработал стратегию нашего возможного общения, так что жалеть об этой маленькой неудаче было бессмысленно. В какой-то момент я с раздражением пнул носком ботинка кусок деревяшки, оторвавшийся от забора, и решительно направился в сторону остановки — вдали уже грохотал рабочий автобус, который, по моим расчетам, должен был подвезти меня прямехонько под самый дом.
Внутри, кроме компании угрюмых уставших шахтеров, возвращающихся со смены, никого не было. Точнее, мысли о моем сыщицком фиаско поглотили меня настолько, что я и не заметил, кто, прислонившись к дребезжащему стеклу, развалился на соседнем сиденье.
— Кирюха! Да ладно!
Я удивленно вздрогнул и повернулся. О, да, я слышал этот голос сто лет назад…
— Привет…
Передо мной, счастливо улыбаясь, сидел мой бывший одноклассник Андрей Митяев. В школе, с самых незапамятных времен, все звали его Спичкой — и я так и не узнал истоков этой клички. Андрей был рослым, сильным парнем, еще тогда любил выпить и подраться, и почему именно Спичка — никому не объяснял. В принципе, меня это не особо интересовало. Удивило меня сейчас одно — в эту минуту, трясясь в дырявом старом автобусике, исхудавший, осунувшийся, с темным желтоватым лицом, кутаясь в тоненькую джинсовую курточку, он действительно был похож на самую обыкновенную Спичку…
