— Привет…
Передо мной, счастливо улыбаясь, сидел мой бывший одноклассник Андрей Митяев. В школе, с самых незапамятных времен, все звали его Спичкой — и я так и не узнал истоков этой клички. Андрей был рослым, сильным парнем, еще тогда любил выпить и подраться, и почему именно Спичка — никому не объяснял. В принципе, меня это не особо интересовало. Удивило меня сейчас одно — в эту минуту, трясясь в дырявом старом автобусике, исхудавший, осунувшийся, с темным желтоватым лицом, кутаясь в тоненькую джинсовую курточку, он действительно был похож на самую обыкновенную Спичку…
Митяев кинулся меня обнимать, я даже не успел шевельнуться, как его холодная рука энергично, но не сильно сдавила мою ладонь в приветственном рукопожатии. Он что-то тараторил, фыркая смехом, а я глупо улыбался, все пытаясь узнать в этом за несколько лет постаревшем, практически незнакомом мужике, бывшего школьного товарища.
— Ты че вообще тут делаешь? К родичам в гости?
Я помотал головой.
— Я работаю у нас в школе.
Спичка ошалело моргнул и хмыкнул:
— Да ладно… Детишек учишь, что ли?..
— Можно и так сказать. Я психолог.
Его смех всегда напоминал мне бульканье.
— Капец! Не знал, не знал… Ну хорошо. Я тебя сто лет не видел же… это дело надо отметить!
Я тяжело вздохнул. Начинается… А ведь мне совсем не хотелось всех этих «А помнишь, как мы в десятом…», пьяных песен под гитару и рассказов о тяжелой жизни… Ведь их всегда, еще не имея никакого образования, выслушивал именно я. Карма, видимо, такая.
— Ну, понимаешь, Спич… Я сегодня не могу. Я спешу.
Он нахмурился и толкнул меня в бок.
— Ты урод, Сафонов. Я думал — встретил друга…
Кажется, я еще что-то спросил у него, но Андрюха явно потерял интерес к нашему разговору, раз впереди уже не маячила перспектива пропустить пару рюмок.
Я отвернулся к окну и вдруг представил, как приду домой, улягусь спать, и буду долго ворочаться, размышляя о том, куда пропал Штырь, о том, как хорошо было бы обнаружить в кармане пальто завалявшуюся пачечку сигарет и конечно… конечно, о ней.
— Да ладно, черт с тобой, пошли, — кажется, я сам вздрогнул от своего неожиданного предложения. — Только через магазин, у меня дома хоть шаром покати.
* * *
— Я чет не пойму совсем, — Спичка неуверенно усмехнулся, — то ли мне кажется, то ли с тобой действительно не все путём.
Мы опять выпили, не чокаясь, не считая, не задумываясь. В голове немного туманилось, я разлегся на диване — железные пружины тут же впились в спину, не давая расслабиться и окончательно потерять над собой контроль.
— Да так…
— Просто помню, ты всегда такой шебутной был. А то щас молчишь — и я один весь вечер на арене…
Я широко улыбнулся, сам не понимая, чему.
— Ну, ты же хотел поговорить… говори. Я вроде как слушаю…
Андрей покачал головой, поедая огурец.
— Фигня все это. Мне особо рассказывать нечего. Живу у деда на хате, работы нету, мать умерла недавно. Все как у всех. А вот ты как тут очутился? Еще и в школе нашей… Капец! Вот ведь вернулся же…
— Лучше бы никогда не возвращался.
Наши взгляды встретились, Спичка молча наполнил рюмки, протянув одну мне, и в это самое мгновение я почувствовал, что если вот прямо сейчас, не сходя с этого места, не выскажу хоть кому-то все, что раскалывало мой череп уже несколько недель, не выпущу из себя эти больные, тяжелые, как валуны, слова, то они попросту задавят меня. Всю жизнь слушал я. И ни разу мне не попадался человек, готовый выслушать то, что хотелось рассказать мне, не считая, что его проблемы — «более настоящие» и важные, чем мои.
Под конец моей странной исповеди мы оба были пьяными, как говорил один наш одноклассник, «в Дюссельдорф». Но при этом я чувствовал такую необъяснимую легкость, как в детстве на тренировке по бегу, когда строгий тренер снял с моих ног утяжелители и я не бежал — летел.
— Короче, вот так…
— Ни хрена себе ты запал на нее, друг, — Спичка хмыкнул и почесал за ухом.
— И чувствую себя идиотом. Только идиот мог так… сильно…
Я закрыл лицо руками, глубоко вдохнув, и в этот момент услышал, как Спичка ехидно посмеивается.
— Только идиот, Кирюха, когда ему нравится телка, будет придумывать причины, почему она до сих пор не у него в…
— Заткнись, — я вяло ткнул его в бок. — Она не телка. Вот это такое ощущение… Будто ты мог ходить, есть, работать, жить с кем угодно… а она все время была… уже твоей… росла где-то для тебя… ждала только тебя… И я вот думаю — как я мог ничего не знать о ней всю жизнь?
— Жесть!
— Не то слово. С ума схожу.
Андрей забрал себе салатницу и принялся с аппетитом уминать оливье прямо из нее. Он советовал мне нечто, без сомнения, дельное со своей точки зрения, но я его почти не слушал. Дожевав, Спичка развалился рядом со мной и мы молча созерцали мутнеющий с каждой секундой потолок. Кажется, снег на улице превратился в дождь — что-то тихо тарабанило по жестяному подоконнику.
— Блин, настроение пропало совсем… — через пару минут процедил я сквозь зубы. — Еще и Штырь этот…
Затуманенный взгляд Андрюхи за несколько секунд сфокусировался на моем лице.
— Какой Штырь?
— Да не знаешь, — я попытался махнуть рукой, которая тут же без сил упала назад на подушку. — Тип один.
Спичка криво ухмыльнулся, обнажив два вставных золотых зуба. Как же, все-таки, он стал похож на старого цыгана!
— Не знаю, ага… хм… и на фига он тебе понадобился?
— Ну, если ищу — значит, нужен.
— Это я к тому, что ты, кажется, не совсем понимаешь, куда лезешь, — вдруг с необычной строгостью произнес вечно расслабленный Спича. — Колись, Сафонов, на кой хрен тебе понадобился Штырь?
— Ну, у меня могут быть свои профессиональные тайны?
— А то! Но как раз тут я, наверное, смог бы тебе помочь.
Я нахмурился. Уже и так слишком много людей знают о моем странном расследовании. Это совсем не хорошо.
Он кивнул на настенные часы, потянувшись за пакетом с провизией, которую мы набрали в супермаркете.
— Время детское — два часа всего. Рассказывай.
И я опять заговорил. Интересно, но даже сейчас, слабо соображая, я умудрился изложить ему некоторые факты о смерти Литвиненко, не распространяясь о своей настоящей цели. Времени со школы прошло прилично. И теперь я уже не мог доверять Спичке настолько, как семь лет назад.
Черные узкие глаза Андрея прищурились еще сильнее, его мозг явно стал работать значительно напряженнее.
— Ясно, в общем, — подытожил он. — Одного не пойму — на фига тебе Штырь?
Я моргнул и сел, рассеянно почесав затылок.
