На площадке около моей квартиры лежала Вика. Вся в крови. И она была мертва.
… Я проснулся от собственного крика и все никак не мог восстановить дыхание. Ощущение, что мозг потихоньку отказывает и в его работе все чаще и чаще появляются неожиданные и нежелательные сбои, так никогда еще не беспокоило меня, как в это безмятежное зимнее утро. Схватив телефон, я не сразу понял, что набираю Викин номер, но тут же, не дожидаясь первого гудка, отключил мобильник и зашвырнул его на другой конец дивана. Нет. Мало ли что может присниться такому одержимому. Я измученно вздохнул. На самом деле, это просто повод услышать ее голос, не маленький ведь, пора понимать.
Минут через пять я приподнялся на локте и оглядел комнату, удивленно отметив, что у меня практически ничего не болит, невзирая на вчерашние посиделки со Спичкой. Вытерев несколько капель пота со лба, я сел на диване и прислушался. В квартире было тихо, Андрей, как ни странно, ушел очень рано. На столе, прижатый банкой с сардинами, виднелся все тот же клочок салфетки, где он нарисовал план расположения «хаты» Штыря.
«Надеюсь у тибя голова болит менше. Взял немного бабла отдам с дедовой пенсии».
Во дает! Ну, собственно, в этом — весь Спичка.
Я поднялся, все же почувствовав легкую лихорадку — последствия вчерашней ночи, и старательно сосредоточился на каких-то неотложных мелочах, отгоняя с внутреннего экрана увиденную во сне картину. С этим надо что-то делать… Фрейд бы возрадовался таким шуткам Морфея.
Немного придя в себя, но все еще похожий на зомби, я начал размышлять, когда лучше провести свою рискованную вылазку на вражескую территорию. Черт, у Штыря действительно может быть опасно — это ведь не кучка подростков в черном, не разговоры в уютном кабинете с потрескавшимся потолком, и не беседа в притихшем классе… Я потер переносицу. Что бы сделал на моем месте обычный вменяемый гражданин? Правильно, пошел к своему другу-милиционеру.
Какое-то время эта идея всерьез занимала мои мысли, но потом я отмел ее. Вовка может все расстроить. Ему вряд ли понравится моя инициатива с продолжением расследования, а пока у меня нет ни одного мало-мальски разумного объяснения этому псевдо-самоубийству: нет ни верного мотива, ни доказательств, лишь несколько рассмотренных версий, ведущих в никуда. Несмотря на увещевания Спички, Лехин долг в тысячу долларов сейчас выглядел вполне приличным поводом для расправы. Об обрезе знало слишком много людей и даже за пределами нашей школы, так что никак нельзя исключать, что рассказы Феськова в компьютерном клубе могли вселить в чью-то голову мысль об идеальном преступлении. Однако меня по-прежнему беспокоил вопрос, зачем Литвиненко понадобились такие средства. Странно, что об этом не знал даже Гуць, в последнее время активно общавшийся с Лехой.
После душа мне окончательно полегчало. Я открыл окно на кухне — прохладный бодрый ветерок мгновенно позволил ощутить все ароматы спертого тяжелого воздуха, заполнявшего мою квартиру. Кажется, от этой морозной свежести даже закружилась голова. Заглянув в холодильник, я понял, что завтрак отменяется, а еще — что безумно хочу пить. Нехотя собрав разбросанную по комнате одежду и кое-как натянув это все на себя, я с тяжелым сердцем вышел в мрачный сырой коридор своего подъезда. Мгновенно сбежав вниз по лестницы, едва ли не зажмурившись, уже проскальзывая мимо почтового ящика, я вдруг с удивлением увидел в нем что-то белое. Хм… рекламку бросили? Ошиблись адресом? Не припомню, чтобы кто-то присылал мне какую-либо корреспонденцию…
Я дернул на себя дверцу, замок хрустнул и открылся без ключа. Письмо. Тщательно заклеенное. «Кириллу».
Это уже интересно! Наверное, это смешно, но первой моей реакцией было понюхать место сгиба… Почему-то я был уверен, что почую знакомый аромат…
Нет. Конверт был вполне обычный. «Главное, чтобы без сибирской язвы», — где-то в отдалении съехидничало мое подсознание. Я одним движением разорвал его с левой стороны.
Мое состояние в тот момент можно назвать каким-то пространственным трансом. Я видел неровные линии вырезанных откуда-то букв, желтоватый лист бумаги, но ровным счетом ничего не понимал.
«Не лезь не в свое дело. Иначе с ней случится кое-что непоправимое».
Я замер, все еще вглядываясь в письмо, но, как ни старался, ничего не мог понять. Какого черта? Кто это? Что за «не свое…» Догадка, или, скорее, нечто похожее на нее мгновенно пробежало толпой мурашек по моей спине. Я раздраженно выдохнул. Если таким способом Спичка пытается отвадить меня от похода к Штырю, это очень плохая идея. Ибо так он только дико меня разозлил. И вот ведь скотина — не успел узнать о Вике, тут же приплел ее сюда! Нет уж, со мной такие шуточки не пройдут!
Удивительно, но в ту минуту яростного помутнения я даже не подумал, как Спичка, который честно пил со мной до шести утра, смог за несколько часов выспаться, найти конверт, повырезать все эти маленькие буковки и наклеить их относительно ровно, да еще и без единой ошибки. Я стиснул зубы, сунув ненавистную записку в карман, и уверенно двинул на улицу, надеясь найти Андрея быстро и разобраться с ним как можно более гуманно.
На пороге я притормозил, заправил за полы куртки шарф и в этот же миг, подняв взгляд, заметил, как, чудом удерживаясь на блестящей от тонкой ледовой корки дороге, к моему дому пробирается Лиля Рыбакова. Она старательно выбирала себе путь, видимо, уже осознав, что сегодняшнее утро — явно не звездный час для ее десятисантиметровых каблуков, и обнаружила меня, только почти подобравшись к подъезду.
— Ой…
— И тебе не хворать!
— Доброе утро! Я тут… вы извините, что я на выходных… Но у меня срочное сообщение для вас.
Оливково-серый взгляд Лили впечатлял своей серьезностью. А что, звучит действительно угрожающе. Одно срочное сообщение я сегодня уже получил…
— Какое?
Она молча протянула мне конверт. О, Господи… Я повертел его в руках, не решаясь открыть.
— Это от Вики. Она так просила, говорила — очень-очень важно. Пришлось идти к вам прямо сегодня, — ее отрывистая интонация вдруг напугала меня еще сильнее.
Чувствуя, как щеки покрываются легким румянцем, я раскрыл послание. Мне в руки первым выпал сложенный вчетверо тетрадный листок, на котором я с облегчением увидел знакомый почерк с аккуратным наклоном букв и скромными завитушками украшений.
«Привет.
Не хотела писать, но просто сегодня утром нашла вот это у себя в ящике. Очень странно, правда? Несмотря на то, что я почти ненавижу тебя, беспокоюсь сейчас совсем не о себе. Ведь, по сути, мне-то ничего не грозит — я уезжаю, и когда ты будешь читать это, мой поезд будет уже примерно за тысячу километров отсюда. Но я знаю, какой ты упертый, и поэтому прошу об одном: остановись. Хватит, Кирилл. Кто бы его ни убил, ничто не мешает ему выстрелить еще раз. От той правды, которую ты ищешь, наверное, никому уже не станет легче.
