«А здесь только Дуньку Кулакову гонять сможешь», — вспомнились слова Буры, и Алексей снова хихикнул. Только сейчас понял он, что имел в виду старый зэк. Ну до этого, конечно, дело не дойдет. Завтра, послезавтра все выяснится и — прощайте нары со всеми этими Дуньками, Петьками, Росомахами…
Он думал о всякой чепухе, погружался в короткий, неспокойный сон, снова пробуждался. Сон оказался поверхностным и призрачным. Словно тюлевый лоскут на ветру, он ускользал, а Алексей пытался за него ухватиться, но тот лишь осенял его короткой бледной тенью и снова возвращал в реальность: холодную, мрачную, тревожную.
Какая-то тень двигалась в его сторону. Алексей не мог сообразить: это сон или явь? Тряхнул головой. Тень оформилась в фигуру: человек осторожно приближался, держа перед собой поднос… Хотя нет, это подушка… А несет ее Росомаха. — Он что, вторую подушку Буре хочет…
Росомаха с большой осторожностью приблизился к Буре, нагнулся и…
Алексей соскочил с лежанки и с силой дернул Росомаху на себя.
— Отпусти его, Алеша, — послышался спокойный и совсем не сонный голос Буры. — Не видишь, что это Матросов? Сам на каракалыгу лезет. — Даже сумрак не скрыл насмешливого презрения во взгляде старого зэка.
Росомаха вырвался из рук Алексея, кинулся к двери и истово застучал:
— Откройте, откройте! Убивают!!!
Кажется, он сошел с ума.
Последующие дни были похожи, словно капельки, выпадающие из пипетки. В 9.30 Алексея вызывали на допрос. Нагловатый и не очень умный следователь выставлял сигареты открытым местом в сторону Алексея и многозначительно поглядывал на него: мол, расколись — и кури на здоровье! Сам, видимо, не курил. Пачка все так же заполненная появлялась на столе изо дня в день. И хотя курить была зверская охота, Алексей ни разу сигареты не попросил. Незачем поощрять иезуитство!
— Вы каждый день задаете одни и те же вопросы. И получаете одни и те же ответы… Я не понимаю, какая у вас цель? Ждете, что я проговорюсь, выдам себя неосторожным словом… Даже не думайте! И не надейтесь. Я говорю правду, поэтому — не ошибусь и не поскользнусь… Я просил вас вызвать свидетелей. Их там, в «Черевичках», была уйма. И девушку эту, ее Влада зовут, тоже, наверное, найти не сложно.
Следователь смотрел на Алексея с печальной иронией. Выговориться Бравину не мешал: авось проболтается. Ему в тактическую обязанность вменялось заловить Бравина на оговорке. Найти формальный повод продлить срок следствия. Картина для следствия была яснее ясного: то, что драку зачинили Череванченко, — знал еще дознаватель. В первые часы следствия. Но, увы! Этих хохлов трогать категорически запретил шеф.
Без пятнадцати час следователь вызывал конвой и отправил Алексея в камеру: перерыв для приема пищи. И другого Алексея — Буракова — ежедневно дергали на допросы. Однако там все было иначе. Следак был опытный, «нотный». Подкатывался с разных сторон: и прессовали Буру, и лаской морили, но, кроме «не знаю», «понятия не имею», ничего не добились. Грозил загнать в «пресс-хату» — к продажным уголовникам, которые «наденут юбку» на смотрящего; и бубновые заезды делал, на счет условно-досрочного освобождения… Все перепробовал, но пробить Буракова так и не удалось. Вот уже месяц выдаивал его на откровения, но и капли не выдоил.
Уже вечером, когда в нормальных семьях отрывали листок календаря, два Алексея, с возможным удобством устроившись на жестких нарах, вполголоса обсуждали перипетии прошедшего дня. Вернее, обсуждали только проблемы Бравина. О своем деле Бура не говорил. А Алексей, наслышанный о камерной этике, лишних вопросов не задавал.
— По всему видно, выгонять тебя будут. Не за что им ухватиться, Леха. Крайняк, вызовут этих махновцев — хохлов, предложат разбежаться жопа об жопу. Кругом — бегом… Им же на суд надо свидетелей выдергивать. А подстава, какая бы хитрая ни была — проколется. Любой маляр — это адвокат, значит — тебя отбелит. Так что, не шугайся. Выскочишь ты. Вчистую… Давай-ка, Леха, помолимся Морфею. Завтра мой крестничек опять мучить молчанкой будет. Я его расписание уже хорошо знаю. Так что, до завтрева. — Закинув руку за голову, заснул. Сопел мирно.
Но неспокоен был его сон. Новость узнал Бура. Следак сегодня был угрюмей обычного. Задумчиво поглядывал в зарешеченное окно. А что там высматривать? Забор в двух метрах, да колючка поверху — вот и весь горизонт. И ничего больше нет.
— Наверное, Бураков, это наша последняя… беседа.
Бура поднял на него смешливый взгляд:
— Что, нашли убийцу?
— Нет, не нашли. — Следователь бездумно теребил папку с делом, вздыхал. Наконец решился. Склонив голову к Буракову, жестко, как на камне ножом вырезал, сказал:
— Пока мы с вами здесь бесполезно время проводили, ваши «приятели» провели свое расследование. И выяснили, что главный виновник смерти Рогова — вы… А сегодня я случайно узнал, что в этот изолятор загнали троих уголовников. Думаю, вы догадаетесь, с какой целью.
Обычно в общении со следователем Бура избирал сочувствующе-ироничный взгляд. Смешинки не покидали его, пораженных коньюктивитом глаз. И сейчас эта маска застыла на лице Буракова. Но смешинки съехали. Посерели глаза. Понял Бураков, что пришел его час. А когда его вели с допроса — по случайности, либо по умыслу, — из камеры вывели троих. Они стояли, опершись о стенку и из-под руки глядели на Буракова. Обменялись с Бурой равнодушными взглядами. Преувеличенно равнодушными. Бураков, не меняя шага, прошел мимо палачей. Вершители его смерти застыли, опершись о стенку, словно намереваясь ее обрушить. А надзиратели настороженно проводили взглядом скорбную процессию.
Узнал Бура одного из тех, стену подпиравших. Это был Генка Пятак. Давний кореш Серого и большой мастер. Рукодельничать мастер… По мокрому рукодельничать.
* * *
На десятый день следствия в ОВД нагрянул с проверкой генерал-майор Череванченко. Начальник отдела забежал к следователю Алексея:
— Юра, срочно бери дело… этого… который в «Черевичках» набедокурил, и ко мне. Давай, в темпе.
Генерал сидел за столом полковника и, покусывая ручку, перелистывал папки с делами.
— А вот тоже интересное дело… Пока не завершено, но уже к финалу подходим. Виновный, как говорится, понесет заслуженную кару.
Что-то в тоне полковника настораживало: то ли сиропность интонаций, то ли особая предупредительность. Генерал принял папку:
— Так… Бравин… так… Череванченко? — Он поднял глаза на полковника.
— Так точно: те самые братья Череванченко! Мы этого бандита…
— Погодите, какие те самые? — стал догадываться генерал.
