— Ты не ведись, Леха, это не казнь, это тебе от меня подарочек. Только не забудь, слово в слово передай: на буровое очко… — Брови его недовольно вздернулись, голос стал капризным: — «На буровое очко». Это вроде пароля будет. Не сложно же?
Вечером, около семи, дверь с обычным скрежетом открылась, впустив трех надзирателей:
— Бураков, Бравин, Цой — на помывку.
Бура со значением поднял палец и сурово подмигнул Алексею. Тот ничего пока не понял, однако насторожился. Про себя он уже решил, что нападение на Буру будет здесь, в камере. Наверное, ночью. Поэтому приготовился бодрствовать.
В предбаннике раздевались еще пятеро. Из других камер. Раздевшись, Алексей последовал за Бурой и лысым корейцем. На их пути сидел немолодой надзиратель — банщик. Он снял ботинок и рассеянно ковырял между пальцами ноги. Ботинок его опрокинулся, обнажив взору дырку на подошве.
Как только Алексей прошел мимо, надзиратель негромко окликнул:
— Бураков, назад!
Бура повернулся: лицо его было белым и напряженным. Глаза удивленно-растерянными. И такими же пустыми, как у Росомахи.
Спешащие на помывку зэки тоже остановились и с недоумением уставились на банщика. А надзиратель недовольно прикрикнул:
— Какого хера застыли? Команда была только Бурако… Э, не Бураков. Бравин, вернуться. А остальные — в помоечную! Давайте, давайте…
Бура улыбнулся. Улыбка была натянутой, резиновой. Не улыбка, а жалкая тень. Умершая улыбка. С уже покойного лица.
— Бравин, почему шмотки разбросал. Ну-ка, собери, как положено.
Алексей пожал плечами, стал складывать одежду, одновременно разглядывая вещи остальных зэков. Но и их шмотье, как и Алексея, было просто снято и брошено. Зло усмехнувшись в адрес придиры-банщика, сложил вещи и посмотрел на надзирателя. А тот неторопливо оглядел кипу, бросил взгляд на часы и разрешительно кивнул.
Алексей вошел в сумрак моечной. Действительно, не моечная, а помоечная. Неприятный запах прокислого мыла, гнилой полумрак, скользкий, вызывающий брезгливость, пол. Алексей вглядывался в голых, очень схожих мужчин, сосредоточенно подмывающихся, озабоченных одним только делом — гигиеной. Где в этой мути найти Буру? Глаз считал: раз, два… пять, шесть… А должно быть, семь. Где же еще один? С участившимся сердцебиением Алексей прошел к душевым кабинкам. И здесь нашел Буру. Он лежал, неприлично разбросав ноги, с выставленным вперед пахом. В правом глазу торчал кусок арматуры. Из пробитой глазницы вытекала кровавая слизь.
— Его убили! — Зло стукнул по столу Алексей, забыв, что здесь он всего лишь — допрашиваемый.
— Вы сами видели, что его убили? — ехидно спросил дознаватель. — Свидетели — вот показания троих — утверждают: он подсколъзнулся и упал на эту железяку. Все трое видели… А вы, который сам же говорил, что момент смерти не видел, говорите, что убили! Где логика?
— Одну минуту, — деликатно вмешался следователь Бравина, который почему-то тоже оказался в кабинете, хотя законное время допросов давно кончилось. — Бравин, видимо, в состоянии аффекта. Это естественно: человек, который только что был жив и здоров, вдруг… лежит мертвый. Это кого хочешь… удивит. — Он подмигнул Алексею, как бы призывая его подыграть. Но Алексей взбешенно оскалился:
— Это убийство подготовленное… заранее спланированное. И ваши сотрудники помогали! Меня вон банщик специально задержал, какую-то хреновую причину придумал. А Буру… Буракова в это время грохнули!
— Тогда я вам предложу другой вариантик, — осклабился дознаватель. — Вот, Юрий Иванович, вам, как его следователю, будет интересно узнать, что у Бравина Алексея Юрьевича были причины убить Буракова… По свидетельству Русланова Семена Васильевича, между Бураковым и Бравиным возникла ссора по поводу места на нарах. И Бравин пытался ударить Буракова, но Русланов стычку предотвратил… В тот день предотвратил, — дознаватель поднял глаза от протокола. — А здесь, в баньке, решил исполнить свое обещание.
Алексей чуть не задохнулся от гнева:
— Да вы что лепите? Все наоборот было! Этот Росомаха сам…
— Не кипятись, юноша! — остановил дознаватель. — Я тоже не верю этому Росомахе… Русланову. Но если ты настаиваешь на версии убийства, — мне придется ее принять. И тогда выходит, что ни у одного из моющихся не было личных контактов с Бурой, а только у тебя и у Цоя. Но Цой отпадает. Он как вошел в помоечную, так и не вставал с места — вот, свидетели подтверждают. Остаешься ты… Или версия о неосторожном самоубийстве Буракова. Сам выбирай: что тебе по вкусу.
«Спросили корову, что она предпочитает дать: молоко или говядину».
— Кстати, хочу вас обрадовать, Бравин, — снова встрял следователь. — Все обвинения по делу «Черевичек» с вас сняты. Братья Череванченки уже сознались. И свидетели в вашу пользу — тоже есть. Одна дамочка, нет, скорее девушка, она нам полную картину дала. Так что, если бы не ваше заявление, что Буракова убили, — сейчас с вещичками на выход бы шли. Вот постановление.
Алексей замер в нерешительной позе. Застыл. В конце концов, Бура же сам сказал, чтобы не впрягался он в это дело. И потом, у них же все уже расписано. Все разлиновано по мелочам. Да пошли они все…!
— Давайте, где надо подписаться. Все правильно: самоубийство это. По неосторожности… А вы, — обратился к следователю, — дайте мне протокол допроса той свидетельницы. — Бегло взглянув на лист, он застрял на первой строке: «Я, Никольская Влада Владимировна…» И адрес. Получив у угрюмого капитана отобранные при задержании вещи, Алекс удивленно присвистнул:
— Не свисти: деньги высвистишь, — еще более помрачнел капитан.
— Вот оттого и свищу, что деньги все на месте! — Алекс показал бирюку развернутые веером шесть сторублевок.
Наивный: посчитал, что деньги не «улетучились» благодаря честности ментов. Но разгадка была прозаичней: просто шестьсот рублей — настолько мизерная сумма, что ее попросту «не разглядели». Точнее — игнорировали.
На улице он первым делом поднял глаза на небо: этот жест ему самому показался красивым, драматическим. Увидеть солнышко после долгого заточения в темнице! Однако день был пасмурный, а небо — серое, словно затянутое тяжелым брезентом: должного разрешения чувствам, не вышло… Косогубо ухмыльнувшись, Алексей поспешил домой: принять ванну, побриться и… Нет, не к бармену Женьке налыжился он: обещания Буре и святое намерение их немедля выполнить отступили на второй план. А на первом была встреча со свидетельницей — Никольской Владой Владимировной! А бармен Женька и Дикий Рудик — никуда не убегут. Они и завтра будут на месте. Никуда не денутся.
