– В какой банк вы собираетесь положить мои двести тысяч?
Гамильтон с недоумением посмотрел на него.
– В мой, разумеется! В «Бурже».
Ален решительно покачал головой.
– Нет, нет и еще раз нет! Я не испытываю никакого доверия к банку, который пользуется неисправным компьютером и который к тому же предает своего клиента.
Исходя из этих соображений, я аннулирую свой счет в вашем банке. Будьте любезны перевести эту сумму в «Фирст Нэйшнл». А теперь объясните мне в мельчайших подробностях механизм предстоящей операции. И в конце скажите, что именно требуется от меня взамен на двести тысяч долларов. Я внимательно вас слушаю.
Выпучив от удивления глаза, Гамильтон долго и молча смотрел на собеседника. Затем, положив руки на колени, начал говорить.
– Мюррей, как ваши дела?
Все идет превосходно, мистер Хакетт!
– Много недовольных?
– Единицы, мистер Хакетт. Несмотря на отпускное время, производительность как никогда высокая.
– Хорошо, хорошо…- пробормотал Хакетт.- Завтра двадцать восьмое июля. Документы к выплате зарплаты подготовлены?
– В девять утра я встречаюсь с Абелем Фишмейером, мистер Хакетт. Все как обычно… Кстати, хочу сообщить вам, что вчера вечером он звонил мне. Хотел получить информацию об одном из уволенных сотрудников…
– Мы – не полицейский участок,- отрезал Хакетт.
Неблагодарное отношение к нему Марины комом застряло у него в горле. Ни ласки, ни доброго слова, ни благодарности – ничего. Была бы на ее месте Пэппи, она бы, стоя на коленях, слушала его и пожирала глазами. И никогда бы не засветилась с арабом.
– Вы не уполномочены отвечать на вопросы, касающиеся увольнений.
– Совершенно с вами согласен, мистер Хакетт! Я…
– Замолчите! Вы сказали, что Фишмейер проявляет интерес… Я немедленно переговорю с Гамильтоном!
– Разумно, мистер Хакетт!
– И не вздумайте, как попугай, повторять все то, что я вам говорю! Я не люблю болтунов, Мюррей!
– Мистер Хакетт…
– Поостерегитесь, Мюррей! Не испортите мне отдых…
Он резко опустил трубку на рычаг. Виктория ушла к парикмахеру, и он, сидя в шезлонге на балконе, наслаждался одиночеством. Он в сотый раз посмотрел в сторону широко распахнутого окна Марины. Может, он встретит ее на вечере у этой странной женщины с фиолетовыми глазами… Нади Фишлер?
***
Они как завороженные смотрели друг другу в глаза и не могли отвести взгляд, пошевельнуться, заговорить. Через открытое окно до них доносились обрывки разговоров на улице, шум проезжавших машин, запахи шафрана и жареной рыбы из ресторана.
– Я боялась, что больше никогда тебя не увижу,- прошептала она.
– Все закончено, Тьерри.
Ему захотелось сказать ей необыкновенные слова, которые еще недавно, в устах других, он считал дебильными. Она почувствовала его состояние.
– Скажи, Ален… Говори… Я хочу слышать.. Я хочу знать, совпадают ли наши ощущения!
– Да…
– Совсем, совсем…
– Да.
– Говори… Пожалуйста…
Застрявший в горле комок мешал Алену. Он еще сильнее прижал ее к себе.
– Ну же, Ален, говори.
– Я не готов к тому, что со мной происходит.
– Я тоже. У меня болит душа.
– Никогда не думал, что все так обернется. Собирался только переспать с тобой… Теперь все по-другому…
Она с трепетной нежностью посмотрела на него, стянула с себя через голову кофточку и начала расстегивать ему рубашку. Он почувствовал теплое прикосновение сосков ее груди и осторожно прикоснулся к ним кончиками пальцев. Сотрясаемый охватившим его желанием, он поднял Тьерри на руки и понес к кровати. Ее расширившиеся, как у наркомана, зрачки превратились в темную бездну. Они легли рядом.
– Я хочу, чтобы ты смотрел на меня,- сказала она.- Все время смотрел…
Их языки соприкоснулись, и он с изумлением увидел в ее ставших огромными глазах чудовищную по силе волну удовольствия, которая со скоростью света уносила их на незнакомую планету.
***
Прэнс-Линч стряхнул оцепенение и снял трубку. Сейчас он позвонит Фишмейеру и даст указания привести машину в действие.
– Абель? Говорит Прэнс-Линч!
Он откашлялся и властным голосом банкира продолжил:
– Я очень тороплюсь, Абель. Вам следует выслушать меня и пункт за пунктом выполнить то, о чем я вас попрошу. Уяснили?
– Я – весь во внимании, мистер Прэнс-Линч!
– Прекрасно! Возьмите ручку и запишите. «Бурже» запускает «организацию».
– Против кого?
– Против «Хакетт».
Фишмейер молчал.
– Вы слышите меня, Абель?
– Не могли бы вы повторить, мистер Прэнс-Линч?
– Мы запускаем «организацию» против «Хакетт», у вас проблемы со слухом?
– Но это наш самый солидный клиент!
– Фишмейер,- назидательным тоном сказал Гамильтон,- вы сделали у нас блестящую карьеру. Мы с женой даже рассматривали вашу кандидатуру на пост генерального директора. Если эта должность вас не интересует, говорите сейчас же.
– Мистер Прэнс-Линч, вы прекрасно знаете, что интересы «Бурже» для меня превыше всего.
– «Бурже» – это я! Постарайтесь помнить об этом, Фишмейер!
– Я понял, мистер.
– Чему равен кредит «Хакетт»?
– Как обычно… сорок миллионов долларов.
– Из чего слагается?
– Доверенности, накладные поставщиков, долгосрочные займы… В последнее время «Хакетт» осуществила громадные инвестиции..
– Сколько мы должны выдать им завтра на зарплату?
– Сорок миллионов.
– Итого, задолженность «Хакетт» составит 80 миллионов долларов.
– Абсолютно точно. Смею заметить, что такое положение вполне нормальное.
– Спасибо за уточнение!- саркастическим тоном сказал Гамильтон.- У вас наберется неоплаченных доверенностей тысяч на пятьсот?
– Вполне возможно.
– Немедленно перекупите их на имя Алена Пайпа.
– За какие деньги, мистер Прэнс-Линч?- спросил Фишмейер.
– У клиента, от имени которого я действую, на счете в «Чэз Манхеттен» сто тридцать миллионов долларов. Переведите их к нам. Эта сумма предназначена для покупки шести миллионов пятисот тысяч акций, из десяти миллионов, находящихся в обращении. Сегодня акция «Хакетт» стоит двадцать долларов. У нас хватит наличных, чтобы заплатить каждому, кто придет продавать акции. Вы слышите?
– Да, да… ,
– Что вас смущает, Абель?
– Мистер Прэнс-Линч, эта операция нереальна. Арнольд Хакетт владеет шестьюдесятью процентами акций собственной фирмы. Его невозможно лишить контрольного пакета даже в том случае, если вся «мошкара» придет к кассам…
– Абель, вы принимаете меня за дурака?
– Поверьте, Хакетт не сумасшедший, чтобы сдать часть акций и лишиться контроля над своей фармацевтической империей.
