меньше общего. Дети выросли, и говорить стало не о чем…
– И к чему ты сейчас клонишь?
– К тому, что нас с тобой ничего не связывает, кроме общих взрослых детей, совместных фотографий и скрипучего матраса, который ты принципиально не хочешь сменить на новый, – Алан машинально поправил криво висящую картину.
Алисия поняла, что перегнула палку, ведь во многом упрёки Алан были справедливы. Она и сама знала, что, по большому счёту, роль первой леди министерства ей была до тошноты противна. Ей нравились молодые подтянутые игроки в поло, их весёлые любовницы, парусный спорт, прет-а-порте и девчачий щебет по вечерам в дорогом ресторане. Миссис Литтелтон реализовалась как мать, вырастив трех дочерей. Пускай все трое не были писаными красавицами, но старшие девочки – Аннет и Жаклин – прекрасно учились, и вся многочисленная родня ожидала очередных отличных результатов в семействе Тьер-Литтелтонов. Что же касается Марии – младшей из сестёр, то она росла типичной представительницей многочисленного клана Тьер, являясь юной копией своей любимой бабушки Гресс.
Её ждала размеренная тихая жизнь домохозяйки, выходящей в свет каждый раз в новой шляпке, куча хулиганящих детишек и псарня на тридцать грейхаундов.
За годы супружеской жизни Алисия заметила, что Алан, как и большинство мужчин, тает от добрых слов, и сменила тактику спора:
– Милый, ну что на тебя нашло? Я ляпнула сгоряча, на самом деле ты у меня самый лучший! Я не мыслю другой жизни, не смотрю на других мужчин, – она потянулась к губам мужа.
– Остановись, пожалуйста, – холодно произнес Алан. – Нам надо серьёзно поговорить.
– А мы что делали всё это время? Давай лучше спать! – она взбила подушки.
– Нет. Не могу больше, – наконец-то собравшись с духом, отчеканил Алан. – Я ухожу!
– Алан, ну что за инфантильность?
– Я не могу так больше жить. Не желаю больше обманывать ни тебя, ни себя.
Алисия встала в дверном проеме, уперев руки в бока. Она не собиралась выпускать Алана из спальни.
– Лис, это рано или поздно всё равно бы случилось. Не сегодня – так через год.
– Не понимаю, о чём ты…
– О нас. Мы не живём, мы существуем рядом, как два кабачка на грядке. Тебе безразлична моя работа, тебя не интересуют мои командировки, мои социальные программы, мои проекты. Ты даже не спросила, где я провёл вчерашний вечер…
– Я тебе доверяю, Алан. И зря ты думаешь, что я не интересуюсь тобой.
– Я не думаю, а давно это заметил. И уже давным-давно собирался сказать тебе, что…
– Сказал? Вот и славно, а теперь давай спать!
– …что у меня есть другая женщина, – в комнате наконец-то стало тихо. – Я хочу быть с ней. Готов прямо сейчас собрать вещи и уйти – не вижу смысла в дальнейшем совместном существовании.
В ушах Алана звенело, голова раскалывалась. Несмотря на то, что он несколько раз продумывал важный разговор, подбирая нужные слова, всё вышло как-то наперекосяк: сумбурно, грубо и несвязно. Алисия и дети по-прежнему оставались для него самыми дорогими людьми, и ему совсем не хотелось обижать их, а тем более унижать Алисию… Но вышло всё наоборот – эмоции хлынули через край, взаимные претензии перемешались со старыми обидами и…
– Что во мне не так? – прервала его размышления супруга. – Я не о платье…
– Мне всегда чего-то не хватало, – с грустью начал Алан. – С ней я ожил. Мы дышим одним воздухом, смотрим в одном направлении. Я никогда такого не чувствовал. Ты понимаешь, о чём я?
– Тыс ней спишь?
Алан потупил взгляд.
– Повторяю, ты спишь с этой потаскухой? – взвилась Алисия.
– Ты не понимаешь! Я люблю её…
– Ответь на мой вопрос: ты её трахаешь? Ты трахаешь эту шлюху?!
– Прекрати лить грязь на мои отношения! – сжав кулаки, прорычал Литтелтон. – Господи, и меня уверяли, что ты воплощение хорошего воспитания! Алисия, ты ругаешься как подзаборная девка! И не смей оскорблять её, она ничем не хуже тебя!
– Ты ещё смеешь сравнивать свою подстилку с матерью твоих детей?! – закричала в ответ взбешённая Алисия.
– Она тоже мать моего будущего ребёнка… – не сдержавшись, выпалил Алан.
Через секунду он уже пожалел об этом, но было поздно – у жены началась истерика:
– Ты – ничтожество! Это отвратительно… Давно? Давно ты крутишь шашни у меня за спиной? Какой у неё срок?!
– Прекрати! Сколько ни ори, а дважды два пятью не станут. Около трех месяцев, может, чуть больше. Это вышло случайно, – понурив голову, прошептал Литтелтон, внезапно растеряв весь свой запал.
– Ты шёл, упал, и твой член случайно оказался в другой женщине?!
Алан пожал плечами.
– Кто она? – властно спросила Алисия.
– Зачем тебе это знать?
– Затем!
Скрывать имя любовницы не имело смысла, всё равно скоро про его связь узнает весь Лондон, и Алан признался:
– Леонора. Дочь профессора Маерса.
Алисия на несколько секунд замерла, а потом метнулась в гардеробную и принялась срывать с вешалок вещи мужа.
– Не знала, что ты ходок по нимфеткам… Убирайся вон! – она с яростью швырнула в него первое, что попалось под руку. – Ноги твоей, изменник, больше не будет в этом доме! Спутаться с малолеткой…
– Да. Не будет. Прости меня, если сможешь.
С этими словами Алан взял портфель с документами, ноутбук, зарядки и ушел, в чём был одет.
Когда в дверь профессора Маерса постучался вымокший до последней нитки Литтелтон в нелепой полосатой пижаме и домашних туфлях, Сайвер нервно прокручивал ленту новостей, уговаривая себя уснуть. У него ныл зуб и на нервной почве иногда дёргался левый глаз.
– Воистину, ночь не задалась ещё утром, – недовольно пробурчал Сайвер, закрывая вкладку. – Второй раз за сутки лицезреть вас – это, знаете ли, удовольствие ниже среднего.
– Снова приветствую вас, сэр, – стряхивая с обуви воду, парировал Алан.
– Вы адрес, часом, не перепутали? Рай отсюда далеко.
Литтелтон откашлялся и поправил очки.
– Знаете, Тристан Бернар был прав: в раю климат хороший, но здесь общество интереснее.
Маерс поперхнулся.
– Не люблю одиночество, сэр, и я только что ушёл от жены.
– Это как знаменитая сказка про колобка – он от бабушки ушёл и… А что, собственно, вы здесь потеряли? Почему вы в таком виде?
– Профессор, в общем… как говорится… я так думаю, надо признать…
– Литтелтон, вы окончательно спятили. Что вы опять лепечете? Надеюсь, идиотизм не передаётся по наследству?!
Алан и сам замечал, что в обществе профессора начинает нести полную ахинею, но успокаивал себя мыслью, что это всего лишь юношеские страхи, самому же Маерсу было глубоко наплевать
