— Где ж ты их находишь? — восхитилась Ириша. — В прошлый раз у тебя была точно такая же, но смугленькая. А в позапрошлый раз была тоже блондинка, метр восемьдесят.
Это Ира говорила уже мне. Скривившись от воспоминаний, Павел стал крутить в руках зажигалку.
— Давайте о кредите. Я могу его дать, но это длительный процесс. Займет недели две, а аукцион будет в пятницу. У тебя, Маша, оборотных средств на миллион, а свободных нет. Хотя бизнес-план грамотный, обеспечение приличное и заведующий кредитным отделом со мной согласен, но…
Секретаршу, выходящую из кабинета, чуть не сбил с ног пузатый мужчина. Держа в руках какую-то бумагу, он поспешил к столу Павла, как-то многозначительно поглядывая то на Иришу, то на меня.
— Понял, — сказал банкир, прочитав несколько слов. — Иди, Женя, работай.
— Обязательно, Павел Александрович. — И полуторацентнерный Женя споренько выкатился из кабинета.
Положив руки на стол, Павел отложил зажигалку.
— Что ж вы мне, девушки, мозги крутите? У тебя, Маша, на счету миллион евро, их вчера перевели, по курсу тридцать пять рублей семьдесят две копейки за еврик.
Взгляд Ириши стал обиженным. Такое событие, важное для бизнеса, а ее не предупредили. С расстройства она не поленилась и, быстро встав, взяла со стола банкира пачку сигарет и пепельницу, не обращая внимания на возмущенный вопль Чернецкого.
— Ира! Что за дурацкая привычка?
— Отвянь, Паша, я думаю.
Она вернулась на свое место и стала задумчиво разглядывать портрет президента, висевший на стене за спиной Чернецкого.
Меня лично сумма на счету испугала. Наверняка кто-то ошибся, и теперь начнутся тяжбы и нервомотания. То есть пришла беда — отворяй ворота, новая напасть.
— Теперь вы точно выиграете аукцион, — бодро заключил Павел Чернецкий.
Он суетливо оживился, начал просматривать в компьютере какие-то договоры, одновременно достав из ящиков стола брошюры с нормативными документами, новую пачку сигарет и замызганную пепельницу.
А меня затошнило. И от неприятной новости, и от телодвижений Чернецкого, и от того, что Ириша опять закурила, но теперь обыкновенные сигареты.
Встав, я взяла с соседнего стула портфель.
— Рано еще радоваться, Павел Александрович. Но на аукцион мы внесем заявку сегодня же. До свидания.
Недовольно поглядывая на меня и на бывшего любовника, Ириша демонстративно долго тушила сигарету в пепельнице, надевала шляпу, доставала из сумки косметичку, из нее помаду, затем зеркальце и тщательно подкрашивала губы. Я молча стояла над ней, терпеливо ждала. И тут до меня дошло: она просто обиделась на меня из-за непонятно откуда свалившегося миллиона. Она думает, что я вожу ее за нос.
— Ау, Ириша, не сердись. Поедем лучше на Селигер, поговорим, отвлечемся.
Хитро посмотрев на меня, Ира понимающе угукнула и тут же кинула футляр помады в косметичку, косметичку в сумку, сумку закинула на плечо и бодро встала.
— Я готова, пойдем.
— Ириша, — Павел встал, — ты обещала быть сегодня со мной.
— Паша, я хозяйка своему слову. — Она с размаха кинула пачку сигарет, и та приземлилась на стол перед банкиром. — Сама дала, сама взяла обратно. Сначала кредит, затем все остальное.
В машине, когда я завела мотор и взялась за руль, Ириша положила свои ладони на мои.
— Что случилось? Скажи честно.
— Я беременна.
— Вот это номер. — Молчание Ириши затянулось, но я ждала. — А миллион откуда?
— Ира, — я повернулась к подруге, — да не знаю я! Понимаешь? Ни откуда у меня ребенок, ни откуда свалились деньги.
— Дела-а. Гони на Селигер.
Перед нашим жилым поселком я съехала с ведущей дороги на проселочную, и, переваливаясь по неровностям грунтовки, мы въехали в сосновый бор. Вела я машину, больше глядя внутрь себя, чем на дорогу.
Ира заглядывала в глаза, показывала сочувствие, но мне-то было ясно, что сейчас она не понимает моей боли.
Телефоны у нас зазвонили одновременно. Я на всякий случай остановилась, боясь помять машину о деревья.
— Алло.
— Машка, ты не отчаивайся. — Голос Ани нервничал, старался убедить. — Мы тут собираем некоторые сведения…
Я перебила Аню:
— Не надо. Не надо копаться ни в чем, Аня, я, когда определюсь, тебе перезвоню.
— В чем ты определишься? — Голос Ани то пропадал, то проявлялся снова.
— Пока не знаю. Извини, Анечка, не могу сейчас разговаривать, я перезвоню. — Было невежливо отсоединяться, но сейчас действительно общение с кем бы то ни было могло привести только к истерике с моей стороны.
Положив телефон в гнездо, я повернулась в Ирише, чтобы вежливо объяснить ей, что хочу остаться одна… Первое, что заметила, — бессильно опустившуюся руку Ириши. Она повернулась ко мне бледная, постаревшая, в сухих глазах была пустота.
— Он собирает вещи.
— Кто? — не сразу поняла я, занятая своими мыслями.
— Леша. Лешенька собирает вещи, чтобы уйти от меня… Как же я без него жить-то буду?
Жестоко, но в это мгновение я ощутила внутри себя удовлетворение. Вот теперь Ириша хоть немного понимала мое состояние. И тут же мне стало ее жалко. Все-таки ей за сорок, и возможно, к ней пришла поздняя, самая страстная любовь.
— Езжай, Ириша, домой, поговори с ним, выясни причину.
— Да… вроде бы надо… обязательно… Нет! — В глазах и в голосе Иры проявились слезы наступающей истерики. — Бесполезно! Я всегда, с самого начала знала, что он уйдет. Я знала!
— Но не верила, — спокойно добавила я. — Если ты сейчас не выяснишь причину его ухода, то будешь долго мучиться и упрекать себя, что все могло произойти по-другому.
Мне было глубоко наплевать на Алексея с его рыбьим характером, мне было жаль Иришу.
— Езжай.
— Да, поеду, поеду. — Ириша огляделась и неожиданно для себя увидела, что за рулем не она, а я. — А как же ты без своей машины?
— Пешком дойду. — Открыв дверцу, я выпрыгнула на тропинку, и высокие каблуки сапог, сверкающие ручной вышивкой, тут же завязли в рыхлой почве. — Мне лучше пройтись в одиночестве.
— А не боишься? — Ира обошла машину, села на водительское сиденье и, чувствуя себя обязанной, проявила заботу: — Вдруг кто-нибудь пристанет?
— Я ему не завидую, — серьезно ответила я.
Я стояла на берегу Селигера, смотрела на воду, на отражения деревьев в зеленой дымке листвы. И рыба играла, ловя первую мошку, и птицы голосили, зазывая подружек на любовные игры, и ветер благоухал весной… А меня все раздражало!
Больше всего бесили рыбаки по берегам и особенно на лодках.
