— Дурдом какой-то… и — как назло! Сто пятьдесят тысяч лабораторок мои понаписали… вся параллель! Ты ж знаешь, что мне часы биологии навесили, как Людка на больничный попала?..
Рядом с окном опять что-то загрохотало. Я горестно вздохнул.
— Ага. Только давай молча работать, хорошо? Мне столько всего надо… я до выпускного не управлюсь.
Юля нахмурилась, видимо, обидевшись, но я прекрасно знал ее способность говорить часами без разумных пауз. На улице начался мелкий противный дождик, рабочие, висевшие за окном, отчаянно матерились, не обращая внимания на место, где находились, кофе безнадежно остыл… Еще пара минут — и я точно сбегу отсюда домой, разгребать эти Авгиевы конюшни в тишине и покое. В эту секунду мой взгляд скользнул по тетрадке, над которой склонилась сосредоточенная, измучено-тихая Юлия Витальевна.
— Что это?
— Как «что»? — Ее громадные темно-карие глаза уставились на меня с неподдельным удивлением. — Лабораторки!
— Ну да, — кивнул я, отбирая у нее тетрадь. — А что, они теперь не руками все пишут, а только крестики ставят?
Она усмехнулась, пожав плечами.
— Да опять ерунду какую-то экспериментальную министерство прислало. На город пришло несколько пачек всего — к нам и в седьмую школу дали. Как по мне — полная чушь. «Впишите правильные ответы, разберите пример и запишите полученный результат…» Они не то, что биологию знать не будут, а и писать разучатся.
Я приблизил к глазам шрифт, судорожно пытаясь вспомнить, где мог видеть такие странные буквы. И мои руки и спина мгновенно покрылись «гусиной кожей».
Именно этот шрифт, со всеми дурацкими загогулинами и цветочками, я видел на тех двух странных записках, которые одновременно получили мы с Викой еще в декабре.
— Какой это класс, Юля?!
— Да какой… девятый, а что? Я ж говорю — мои писали. Кстати, Маша вдруг так хорошо успевать стала по всем предметам. Такая славная девочка оказалась, помогает мне…
— Потом про Машу, извини! — Я сорвался с места, тут же позабыв о своей сотне заданий. — Я могу взять до завтра эту тетрадку?
— К-кирилл…
— Юль, пожалуйста… очень надо… верну в ценности и сохранности!
Уже выскакивая из кабинета, я услышал, как она торопливо крикнула мне вдогонку:
— Только к первому уроку принеси!
… Моя квартира быстро превратилась в Мамаево побоище. Я вытряхнул на диван содержимое всех ящиков, перепотрошил книжки, в отчаянии собираясь уже вскрыть матрац… До четырех Вика была у репетитора и, как обычно, рассказав домашним о какой-то мифической контрольной, прибежала ко мне около полпятого. Пока я продолжал бегать по гостиной, взывая к помощи Высших сил, она недоуменно следила за мной, а потом вдруг невзначай бросила:
— Ну, так бы сразу и сказал, что письма ищешь. Я их брала.
Я прищурился, всем естеством предчувствуя какую-то неприятность.
— Зачем?
— Не скажу, — она обижено надула губы и полезла в рюкзак. — Пока — нет.
Действительно, искомый конверт преспокойно покоился в одной из ее многочисленных тетрадок с Тимберлейком. Я с благоговейным трепетом забрал свою пропажу и присел на диван.
— Что ты задумала, Вик? Это как-то связано с нашим расследованием?
Она устало убрала мою руку с плеча и пошла на кухню.
— Я жрать хочу, как волк. Потом расскажу. Все равно ничего не получилось.
Я мысленно отметил, что и сам не прочь подкрепиться, но исследовательский зуд тут же забил собой даже чувство голода.
Круг света от настольной лампы выхватил крупные, замысловатые буквы, которые под лупой казались еще более странными. К биологии эти сказочные вензеля точно имели весьма отдаленное отношение. Я пролистал тетрадь до конца.
«Вы оба не знаете, с кем связались. Девочка, тебе все еще дорога твоя голова?»
Вот это «Вы» — явно вырезано из опросника на тип темперамента. «Знаете», «тебе», «голова»… Я пристально всматривался и сравнивал. Да, буквы и целые слова были аккуратно вырезаны прямо из тетради. Но что бы это значило? Нам угрожал какой-то девятиклассник? Кто-то специально хотел подставить девятиклассника? Но зачем?! Я тряхнул головой, избавляясь от синеватых «мошек», вспыхивающих от напряжения перед глазами.
Посидев пару секунд с опущенными веками, я попытался вспомнить, что думал об этих письмах тогда, перед походом в логово Штыря. По-моему, мне казалось, что их могли написать Страхов или Метельский — только они знали, что я интересовался «кредитной» историей Литвиненко. Но откуда они взяли такую тетрадь и почему именно ее — я понятия не имел.
На улице уже сгустились звенящие фиолетовым весенние сумерки. Немного отдохнув, я вновь принялся за изучение записок. В это мгновение ко мне тихими кошачьими шагами сзади подкралась Вика.
— Ну, чего ты тут прилип… — она обняла меня за шею. — Мне же без тебя скучно…
— Я думал, ты учишь уроки.
Ее прохладные губы скользнули по моей щеке и стали медленно продвигаться вдоль линии подбородка. Да… и ведь знает, от чего я мгновенно таю, как сахарный…
Я потянул ее за руку, привлекая к себе. Вика удобно устроилась на моих коленях и в то мгновение, когда мое исследовательское настроение окончательно сменилось несерьезно-романтическим, она увидела на столе лабораторную тетрадь.
— О!
— Потом…
Целуя ее, я буквально физически чувствовал тот сонм вопросов, мгновенно родившихся в этой прелестной белокурой голове. Едва я отпустил, Вика тут же схватила тетрадку и принялась пристально разглядывать буквы. Я почему-то растрогано улыбнулся, убрав с ее лица вьющуюся прядь волос.
— Ты такая же ненормальная, как и я…
В ее глазах вспыхнули веселые искорки.
— Даже не представляешь, насколько ты прав.
Мы немного помолчали, она положила голову мне на плечо, и вдруг шепнула:
— Я сегодня ставила над Кравченко опыты. Так забавно, оказывается…
Я вздрогнул, встревожено отпрянув от нее.
— Вика! Ну… ну, вот кто тебя просил?!
— Да я же знаю, что ты за ним следишь! Хотела помочь просто, — оправдываясь, она вдруг смущенно покраснела. — Кажется, я ничего не испортила.
— Надеюсь, — я покачал головой. — Но, вообще, лучше мне об этом сразу рассказывать. Так что за опыты?
— Да так. Мы сидели в столовке. Он, Лилька, я и еще там пацаны с 11-Б. Я попросила Рыбакову как бы случайно завести разговор о Лехе. Ну, типа, жаль, что он не дожил до выпускного и дальше в таком духе. Я подхватила тему, вспоминая, что в ночь его смерти мне почему-то было жутко тошно, вроде как предчувствие… Лилька сказала, что она была на дне рождения у подруги, и они играли в покер, а она все поглядывала на часы, бла-бла-бла… это не важно, — Вика сложила руки на коленях. — И тогда я спросила Никиту, где был он. Сначала он просто пожал плечами. А потом вдруг вспомнил, что в ту ночь у него начался грипп и ему даже вызывали скорую. Ну, я еще хотела показать записку потом, но передумала. Вместо этого невзначай упомянула, что дело по поводу смерти Лехи все-таки откроют, появились вроде новые факты, и убийцу теперь точно поймают.
