Ее сердце замерло на два такта.
– Мне тоже тебя не хватало. О, Рубен, это было просто ужасно. Я не могла понять, за что ты так зол на меня.
– Прости, я все перепутал. Но я твердо решил, что не стану делить тебя с каким-то стариком.
– Генри вовсе не старик.
Грейс засмеялась, увидев выражение его лица.
– Но ты не должен делить меня ни с кем.
«Потому что я вся твоя». Но это, конечно, не вслух.
Она с любовью провела ладонями по грубоватой ткани его рубашки, но ей уже хотелось большего: коснуться его теплой гладкой кожи. Досадуя на помеху, она нашла его губы и поцеловала. Он обхватил ладонями ее лицо с неистовой и жадной нежностью. В глазах у обоих ясно читалось одно и то же: «Никому не отдам». Другое признание уже готово было сорваться у нее с языка, но привычная осторожность, а может быть, малодушие не позволили ей высказать его вслух. А вскоре она все позабыла, потому что Рубен снова обнял ее, оторвал от земли и усадил на кухонный стол.
Глаза у Грейс разгорелись от волнения, она почувствовала, что краснеет. Не сводя с нее глаз, Рубен положил свои широкие ладони ей на колени и сильным движением раздвинул их в стороны. Она ахнула, а он вошел в полукольцо ее ног.
– Святые угодники, – прошептала Грейс, – Рубен, что ты делаешь!
Закрыв глаза, что-то напевая без слов себе под нос от удовольствия, она обхватила его ногами и провела руками вверх-вниз по его спине. Бессловесный напев оборвался, когда она почувствовала, что он задирает ей юбки выше колен.
– Эй, эй, погоди. Нет, остановись, это совершенно невозможно. Ты что, с ума сошел?
– Да, сошел. Все очень просто: я от тебя без ума. Взгляни на свои ножки. Гусси. Ой, а это что?
– Ради всего святого, Рубен, мы же в кухне!
– Ну и что?
Грейс растаяла под лучами его многообещающей улыбки.
– Ты только подумай, сколько времени мы потеряли, – принялся уговаривать ее Рубен.
– Да, но мы же не можем…
– А почему нет?
Она забыла почему.
Он прижался к ней еще теснее, его руки скользнули вверх по ее ляжкам поверх чулок, задирая кверху нижнюю юбку. В том, что еще уцелело от ее рассудка, промелькнуло множество слабых и неискренних доводов в пользу того, что так делать не годится, но, когда Рубен ее поцеловал, все они бросились врассыпную, поджав хвосты. Он ласкал ее своими волшебными руками, тихонько шепча на ухо:
– Все хорошо, Грейси, не надо бояться. Вот уже и ее пальцы потянулись к пуговицам у него на брюках… Они действительно собирались это сделать!
– Все хорошо, Грейси, все хорошо… И тут сверху раздался голос Генри:
– Грейс? Рубен? Куда вы, черт побери, запропастились?
Хорошо, что они целовались в эту минуту, а не то Генри услыхал бы ее крик.
– Приходи сегодня в мою комнату, – шепнул Рубен, удерживая ее на месте, когда она попыталась спрыгнуть со стола.
– О Боже, я хочу, но… я не могу!
– Конечно, можешь.
– Нет, не могу. Только не в этом доме. Не знаю почему, но я просто не могу, и все.
Она уже успела позабыть, что едва не сделала это на кухонном столе. К ней вернулся рассудок.
– Грейс? – надрывался Генри. – Ты внизу? Ты в кухне?
– Завтра, – выпалила она. – Я знаю место неподалеку отсюда.
Тут ее сразила страшная мысль:
– Ты же не сможешь туда дойти!
Он ответил взглядом, Заставившим ее рассмеяться.
– Ничего, доберусь ползком.
– Я тебя на руках донесу.
– До завтра, Грейс, – грозно пообещал Рубен.
Шаги на лестнице все приближались.
Рубен поднял ее и поставил на пол. Они торопливо поцеловались, оба пунцовые, с горящими глазами.
– До завтра, – повторила она. – Не знаю, дождусь ли я…
– А, вот вы где! Я вас звал. Вы что, не слышали? Они промычали нечто невразумительное.
– Смотрителя нашел! – воскликнул Генри, потрясая газетой.
– Что?
– Зацепку! Как раз то, что нам нужно! Прямо здесь, на первой странице!
Грейс взяла у него газету и вместе с Рубеном прочла заголовок, в который он тыкал пальцем.
"Через девятнадцать лет после подписания, – говорилось в нем, – договор Бэрлингейма[47] наконец вступает в силу".
Они недоуменно подняли головы.
– Вот, – Генри вновь энергично хлопнул по газете, – читайте!
– «По условиям договора, – вслух прочитала Грейс начало третьего абзаца, – ни один китайский гражданин, проживающий в Соединенных Штатах, а также ни один американский гражданин, проживающий в Китае, не имеет права импортировать опиум в США».
Остальное она прочла молча, однако туман так и не рассеялся. Новый договор, являвшийся по сути старым, но много лет дожидавшийся ратификации, категорически запрещал ввоз в страну курительного опиума-сырца, содержащего менее девяти процентов морфина, и предоставлял исключительное право на импорт других видов опиума только американским фармацевтическим компаниям и другим медицинским учреждениям, действующим на законных основаниях.
– Вы что, так ничего и не поняли? – гремел Генри. – Уинг отрезан от своих запасов! Если он хочет остаться в деле, ему придется прибегнуть к помощи белых дьяволов.
Они наконец начали смекать, что к чему.
– К помощи белых дьяволов с медицинским дипломом, – сообразила Грейс. – Ему понадобится доктор! Улыбка Рубена растянулась на милю.
– И я знаю этого доктора!
Искренние признания всегда сумбурны, и, когда большие сердца бьются в такт, эффект бывает оглушительным.
Герман Мелвилл
– Поверить не могу, что ты забыл о нашем свидании.
– Что? – прозвучало из дальнего угла винного погреба.
– Зачем ты вообще сюда забрался?
Подойдя к столбу, подпирающему поперечную балку под потолком, Грейс повесила фонарь на крюк и обхватила себя руками: после жаркого полуденного солнца ей стало зябко. Она сняла соломенную шляпку с мягкими обвисшими полями и двинулась на свет масляной лампы, которую Рубен держал на уровне лица, заглядывая во все темные уголки.
– Что ты здесь делаешь? – повторила она, увидев, что он не обращает на нее внимания.
– Ай-Ю рассказал мне об этом, – ответил он наконец, обводя рукой запыленный и гулкий погреб. – Ты знаешь, что у вас тут?
Грейс огляделась.
– Всякий хлам. Он поморщился.
– Разве не так? – удивилась она.
– Так, но это такое… Я хочу сказать, что это ведь… Ты только посмотри!
Грейс подошла поближе; ей все казалось, что она чего-то не понимает.
– Груда старых бочонков? – неуверенно предположила она.
– Четырехфутовые бочки белого дуба, сделанные в Германии, – объяснил Рубен, поражаясь ее невежеству. – А вот виноградный пресс, я такого большого в жизни не видел! А вот пюпитры для установки бутылок под углом. И все это просто лежит здесь – гниет, ржавеет и плесневеет!
