Потом торжествующий Вовка уволок книгу назад, а я еще долго сидела на скамейке и думала о том, что, похоже, Вовка прав, и взрослые почему-то скрывают от детей огромный и очень важный кусок мира, и с этим пока ничего нельзя сделать, но со временем…
Но ведь теперь-то я – взрослая! – думала восемнадцатилетняя Белка в объятиях Олежки, вспоминая восьмилетнюю Анджу под старым тополем, которая тоже считала себя взрослой…
А я, сегодняшняя Анжелика Андреевна, которой уже глубоко за тридцать, – могу ли я считать себя «окончательно взрослой»? И где же в этом вопросе та точка опоры, о которой так бесплодно и самонадеянно мечтал кто-то из древних?
В общем, в нашей тогдашней паре я считала себя чуть ли не декадентски-порочной, а Олежку – наивным и бесхитростным.
* * *
И даже потом, после того, как мы стали, наконец, физически близки, ничего не изменилось.
– Белка, ты смотришь… смотришь, когда мы… Я от этого теряю себя… Не знаю, как сказать. Как будто изучаешь меня. Почему ты смотришь? Женщины всегда закрывают глаза…Да и мужчины тоже…
– Всегда… Ты знал многих женщин?
– Я ничего и никого не знал. До тебя…
– Ты всем так говоришь?
– Не пытайся меня разозлить, Белка. Тебе это не удастся. Отвечай: почему ты смотришь?
– Это очень странно. Мне хочется видеть твое лицо. Кажется, что так будет спокойней. А на самом деле…
– На самом деле?
* * *
Я стала себя плохо чувствовать почти с самого начала беременности. Сразу резко подурнела (впрочем, и до того не была красавицей), опухла и начала избегать умных разговоров. К врачу не ходила, так как была уверена во всем.
Олегу ничего не говорила, так как не имела собственной позиции, а без нее важный разговор представлялся каким-то однобоким, нечестным. Как надо?
Олег сначала жалел меня, гнал к терапевту обследоваться, а потом быстро соскучился, ушел в свою обычную блестящую жизнь и стал звонить мне по вечерам всегда в одно и то же, дежурное время и задавать дежурный вопрос:
– Белка, милая, ну как ты себя сегодня чувствуешь?
Вечером того дня, когда я наконец сходила в женскую консультацию, Олег не позвонил, так как провел ночь в университетском общежитии, в постели сокурсницы, которая давно по нему сохла. На следующий день три доброжелательницы, брызгая слюнями от возбуждения, как диатезный Вовка Красильщиков из моего детства, рассказали подробности.
– Вы что, все втроем свечку держали, что ли? – вяло удивилась я.
Когда Олег вечером позвонил, я положила трубку.
Он всегда избегал «выяснения отношений», не любил их. Я решила его от этого избавить. Он звонил ежедневно еще целую неделю, потом перестал.
Когда спустя полгода мы столкнулись в коридоре Двенадцати Коллегий (живот у меня был уже очень заметен), он побледнел страшно, и стал похож на статуи великих людей, стоящие в этом же коридоре.
Последовало-таки «выяснение отношений».
В течении него я все время нервно зевала, опиралась локтем на книжный шкаф (ими уставлен весь длиннющий коридор здания) и переступала с ноги на ногу. У меня жутко отекали лодыжки и ступни, к тому же очень хотелось писать.
Он был готов великодушно и немедленно на мне жениться.
В девятнадцать лет редко кто умеет прощать. Отсюда – многие судьбы.
* * *
В роддом Олег не пришел ни разу. Я, впрочем, не чувствовала себя обделенной вниманием. Ирка прибегала каждый день после работы и, возбужденно подпрыгивая на треснувшем асфальте, вопила своим пронзительным голосом:
– Береги грудь! Слышишь, Анджа? Все тетки во дворе говорят: главное – грудь! Чтоб молоко натуральное было!
Светка приходила со своим будущим первым мужем и приводила одногруппников. Студенты писали плакаты красной гуашью и демонстрировали их мне. «Счастью материнства – да!» «Советский народ гордится тобой!» – и прочее в том же духе.
Любаша и ее тогдашний партнер по танцам принесли огромный, еще бобинный магнитофон и, поздравляя меня, прямо под окнами во дворе грациозно и профессионально танцевали вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Музыка взбиралась по стенам двора-колодца и возносилась к небу как молитва. Любаша была в концертном платье. Ее талию, казалось, можно было обхватить пальцами двух рук. В сером колодце, среди заплесневевших стен она напоминала эльфа, пытающегося взлететь. Роженицы, лежащие на сохранении, врачи и медсестры смотрели и слушали изо всех окон. Многие плакали.
* * *
Олег оставил Университет и почти сразу же ушел в армию. Позвонил мне и просил прийти проводить его. Я доподлинно знала, что и без меня найдутся желающие помахать платочком нынешнему лорду Байрону, и не пошла. Антонине в тот день исполнилось три месяца. Она хорошо ела, но плохо спала по ночам, и ее мучили газы.
* * *
Олег служил в Удэгее. Там он не сидел без дела, организовал раскопки едва ли не на территории военной части, нарыл огромное количество глиняных черепков, описал какую-то новую, никому не известную культуру «черных расходящихся спиралей», и регулярно присылал в Ленинград свои труды, которые оставшиеся олеговы доброжелатели публиковали в соответствующих вестниках. Прямо к его дембелю в Удэгею приехала питерская археологическая экспедиции, и сразу же явилась к командованию отряда. Пояснили, что они приехали изучать эти самые черепки со спиралями и попросили отпустить к ним Олега.
В Ленинград Олег вернулся спустя девять месяцев после дембеля с контейнером кривобоких горшков.
Восстановился в Университете на вечерний.
Мне про все это рассказывали. Я добродушно усмехалась. Иногда казалось, что песню «Наш Федя с детства связан был с землею…» Владимир Высоцкий написал, познакомившись с Олегом.
* * *
Перед тем, как навсегда уехать в Мексику, Олег захотел увидеться со мной. Я согласилась. Мы встречались под часами, как когда-то. Шел снег, на всех машинах со скрипом работали дворники. Свет фонарей размывался метелью, как акварель расплывается на рисунках первоклассника. Олег что-то говорил. Я смотрела, как шевелятся его губы и получала от этого чувственное удовольствие. Антонине исполнилось пять лет. Мы с Карасевым поженились семь месяцев назад.
* * *
Воспоминания собрались в горле противным серым репейником, который нешуточно грозился меня удушить. Надо было с кем-то поделиться этой серой цеплючестью.
Перебрала в памяти приятельниц. Любаша и так травмирована историей с Вадимом. Ирка никогда не любила Олега и называла его «лощеным жлобом». Вряд ли за прошедшие годы ее отношение к нему переменилось. Ленка загружена моими взаимоотношениями с Полоцком и КГБ. Светка может поделиться полученной от меня информацией с третьим мужем, чего бы не хотелось категорически. Оставалась Регина. Еще четыре месяца назад я не колеблясь набрала бы ее номер, но… Теперь не хотелось.
