Но как раз делись: Рудик «делся» в Ташкент.
Увидев за стойкой бара статного, полного, розовощекого мужчину с манерами мажордома, Алексей решил, что бармен куда-то отлучился.
— Женька скоро будет?
Мажордом поднял густые, но аккуратно постриженные брови:
— Вам какой Женька нужен?
— Да толстяк. Бармен.
— А! Бармен… Толстяк — Женька?.. Сей минут. — Он улыбнулся. — Я вас внимательно слушаю. Чем могу быть полезным?
— Нет… Мне сам Женька нужен. У меня к нему личное.
— Ну так говорите: я и есть Женька-толстяк. Он же — бармен.
Алексей не сдержал удивленной гримасы. Никак не поворачивался язык назвать этого солидного, лощеного мужчину — Женькой. Просилось — «Евгений» да еще обязательно с отчеством.
— Вы… точно Евгений?
Точно, — снова рассмеялся бармен. — Могу и паспорт показать, если вы должностное лицо… Евгений я. Только все зовут Толстяк-Женька… Так в чем дело? — Он посерьезнел.
Алексей растерянно оглядел зал. Но другого бара не было. Наверное, это действительно Женька. Ведь так назвал его Бура, а для Буры он и в самом деле…
— Мне нужен Дикий Рудик.
— А для какой надобности?
— Это не могу сказать… Кое-кто поручил передать ему кое-что.
Бармен мягко улыбнулся. Его позабавили эти «кое-кто», «кое-что».
— Должен признаться, что ваши весьма конкретные местоимения — так, кажется, это называется? — поставили меня в тупик.
— В общем, я от Буры. Он сказал, что вы меня сведете с Диким.
Лицо бармена сразу посуровело. От недавней снисходительности не осталось даже тени.
— Вы что, на пару чалились? Откинулся, что ли, братишка?
Алексея такая метаморфоза озадачила. Блатной язык, так же, как и небрежное «Женька», никак не шли к бармену.
— Да… вместе с Бурой чалились… Одиннадцать дней.
Евгений батькович нахмурился и уставил на Алексея недоверчивый холодный взгляд: совсем не подготовился этот «генок». Чешет по бездорожью, даже легенды нормальной не придумал… Что-то с ментурой случилось, раз уже таких лопухов включают в игру.
— Так, значит, одиннадцать дней вместе чалились? А, простите за любопытство, это по какой статье такой тяжеловесный срок дают: одиннадцать дней?!
— Нет, вы не поняли. Я под следствием был. Разбирались… И вот, разобрались, выпустили… Как мне увидеть Дикого?
— Минуточку, мой юный собеседник! Это что, новое в законодательстве, чтобы подследственного держали на зоне?
— А кто сказал, что я в зоне был?
— Вы, мой юный собеседник.
— Да об этом вообще речи не было. Я сказал, что мы с Бурой…
— Вот я и говорю: насколько мне известно, Бура находится в колонии строгого режима.
— Находился. Пока дело на него не завели. А сейчас… — Алексей хотел рассказать о смерти Буры, но раздумал. Своими подозрениями толстяк начал раздражать. Действительно, Женька…
А бармен снова, нахмурился. Этот новый поворот все объяснял. Все ставил на свои места. Понятно теперь, что пацан этот — случайный пассажир, а не «подкладка». Но почему Бура избрал его курьером…? Не похоже на Алексея… Не похоже. Но глаза у паренька чистые, «не гнедые». И смотрит, не отводя. Да и сам не ведется.
Он протянул пухлую, но очевидно — сильную ладонь.
— Ладно, приятель. Давай маляву.
— Какую… маляву? А! Маляву!.. Нет, записки не было. Он на словах передал. Но только Дикому Рудику.
— Нет Рудика. Вчера уехал в Ташкент. Нарика-армяна хоронить. Будет только через семь дней… А если что срочное передал Бура — можешь мне сказать. У меня с Рудиком связь есть.
— Нет. Бура конкретно поручил, чтобы ему лично. С глазу на глаз.
— Тогда жди. Через неделю будет. Ты оставь адресок… Вообще-то тебе есть, где кости бросить…?
— Конечно есть! — обиделся Алексей. — Я — москвич.
— Тогда заходи через неделю.
* * *
Роман с Владой развивался бурно. Они встречались каждый день. Проснувшись, Лекс поспешно выпивал кофе и бежал к дому Влады. Садился на скамейку и поднимал глаза на окна… на окно спальни.
А Влада неожиданно открыла в себе новое качество: оказывается, она может вставать рано: в половине девятого. Проснувшись, отодвигала занавеску: сидит! ждет! Наскоро перехватив, чем мама оставила, садилась к зеркалу и поспешно накладывала макияж. Поминутно выгибала шею, выглядывая в окошко: не ушел! Сидит!
Гуляли они до семи-восьми вечера. Дольше папа не позволял. Эти десять-одиннадцать часов пролетали так скоро! Стремительно, незаметно: как секунды в детстве или как недели в старости. Расставаясь, оба хмурились, обижаясь непонятно на что или на кого. Досадовали. А назавтра — опять встреча, опять беспечное, но наполненное большим смыслом времяпрепровождение, и на итог — хмурые домики бровей…
…До встречи с Владой оставалось еще полчаса. Чуть не поминутно Лекс бросал взгляд на часы, подносил их к глазам, чтобы убедиться — не остановились они. Невыносимо вязко тянулось время. Чтобы скоротать его, зашел в цветочный павильон. Букетики, букеты, корзины — как это изобилие цветов умещалось в крохотной будочке!
Алексей рассматривал цветы с пресыщенной ленцой:
— Дайте-ка мне вон тот кулек с розами.
Цветочница бережно вытащила цветы из ячейки. А Лекс увидел во втором ряду какой-то, похожий на карликовое дерево, цветок. Не само растение, а его цвет взволновал Алексея: точно цвет глаз Влады!
— Это что за растение?
— Вы про это?.. Вот это?.. Ах, это! — Цветочница снисходительно поморщилась. — Это гиацинт. Но это… знаете ли, специфический…
— Давайте этот. Специфический.
… — Боже мой, Алексей! Это же гиацинт! Мой любимый цветок! Откуда ты узнал?! — Влада прижала веточку к лицу и нежно поглаживала ее щекой. Улыбалась. Глаза ее повлажнели, прибавив к соцветию еще одну безупречную пару.
На следующий день Лекс хотел снова взять этот цветок. Но одумался: решил, что гиацинт будет для них с Владой цветком особого дня.
…С работы Алексей вылетел. За прогулы. Нет, не за гуляния с Владой, а еще до их первого свидания. На следующий день после освобождения он явился во «Дворец спорта», где числился коммерческим директором. Увидев его, генеральный — бывший чемпион чего-то по плаванию — озадаченно остановился:
— Алексей?! А как ты… здесь? Тебя что, освободили?!
— Как видишь… И еще извинения принесли. За ошибку.
— Вот как? Поздравляю… — уныло выдавил Кищкин — такая фамилия была у генерального. Он задумчиво покусывал губу. — А когда тебя выпустили?
— Вчера.
— Вчера?! — Брови Кишкина взлетели, глаза удивленно округлились. Он так изумился, будто выпустить вчера было нарушением Конституции. — А тут… знаешь ли… пока тебя не было… Давай-ка, пройдем ко мне.
