А когда с трудом раздираю веки по будильнику вижу раздетую до трусов тушу рядом с собой. На всякий случай недоверчиво потираю глаза, разглядывая огромную вытатуированную моську какого‑то индийского божка с вензелями на размеренно вздымающейся спине и убеждаюсь, что это не глюк…
ЧТОООО??? КАКОГО….???
Нет, реал. На МОЕЙ подушке. В МОЕЙ кровати. В МОЕЙ комнате. Он совсем оборзел?
Сонливое состояние как рукой снимает. Такой наглости я ещё не видела, честно. Вопрос: как на неё реагировать? Впрочем, что значит, как? Зачем изобретать велосипед? Пойдём по давно устоявшемуся годами сценарию. Так что спустя пару минут на Илью выливается полная кастрюля ледяной воды. Специально ледяной, я его жалеть не собираюсь.
— А‑а‑а‑! Умом тронулась, больная? — с ором подскакивает тот, очумело тряся башкой.
— Это я тронулась? Ты ничего не перепутал? Комнатой не ошибся?
— Не ошибся, — Князев хотел было завалиться обратно на подушку, но та оказывается мокрой. Недолго думая, он просто перекатывается на ту сторону, где спала я. Там‑то пока сухо. — Ты сральник который устроила подобрала? — бурчат мне едва разборчиво, устраиваясь поудобнее. — Нет. Ну вот сама виновата. Где я ещё должен спать? В гостиной Огурец храпит.
— Да плеваться я хотела, кто где храпит! Проваливай!
— Обойдешься, — утыкаются в мою подушку своей мордой.
— Последний раз предупреждаю!
— Отвали.
— Значит, сам напросился!
Вторая набранная кастрюля не заставляет себя ждать.
— Твою мать! Ты меня достала! — на этот раз психанувший Илья подрывается на ноги.
— АААА! ОТПУСТИ! — теперь уже истошно воплю я, когда меня перекидывают через плечо и тащат куда‑то. — Отпусти! Отпусти, сказала! — цепляюсь за косяки, пинаю и кусаю его, но хоть бы что. Щёлкает выключатель и меня скидывают в ванную, до упора врубая душ. — Ааа!!! Холодная же!
— Да ты что? — ехидно кривится эта свинота. — Правда что ли? Вот ведь неожиданность. Хорошо, что не кипяток, скажи?
Торопливо вырубаю кран, да только поздно. Я уже мокрая с головы до ног. И продрогшая. И бок болит после неприветливого столкновения с керамическим бортиком.
— Ты просто шедевральный идиот, — дрожащими губами выплёвываю я. Зуб на зуб, блин, не попадает.
— Сиськами не свети, — советуют мне с надменной рожей.
В смысл… Блин! Поспешно скрещиваю руки на груди. Супер. Футболка‑то у пижамы светлая. И тонкая. А под ней ничего нет.
— А у вас тут весело, — хмыкает появившийся на горизонте заспанный Огурцов. Ещё один знакомый с детских времен, но в отличие от Мартынова вменяемый. Мы никогда не общались с ним особо тесно, но и чего‑то неприятного от него я тоже не припомню. — Вы каждое утро так закаляетесь? Типа в здоровом теле здоровый дух?
Князев молча закрывает перед его носом дверь, снимает полотенце с вешалки и протягивает мне.
— Освежилась? Дурь поубивалась? — спрашивает он пугающе мирно.
— Ты первый начал! — поспешно прикрываюсь махровым бронежилетом.
— Когда?
— Когда припёрся ко мне!
— Вот развела панику. Чё вопить сразу? Ладно бы приставал. Истеричка.
За неимением ничего другого швыряю в него его же мочалку, попавшуюся под руку.
— Выйди! — требую я.
— Зачем?
— На спрос! А кто спросит, тому в нос!
— Хочешь, спинку потру?
— ПРОВАЛИВАЙ!
— Ой, да и больно надо, — Илья уходит, но через несколько секунд снова просовывает голову в щель. — Точно помощь не нужна? Раздеть — это я запросто.
— ДА УЙДИ УЖЕ!!! — снова торопливо прикрываюсь полотенцем. Ааа! Он меня достал.
— Ну нет так нет, — по‑детски хихикает тот и уходит уже насовсем. Поспешно задёргиваюсь шторкой. Какая — никакая защита. Но если опять рискнёт сунуться, убью нафиг.
* * *
Слава тебе господи, никто больше не ломится, так что спокойно согреваюсь под почти горячим душем. Утром добрым не бывает, блин. Я ж не морж, чтоб моржевать и закаливаться вот так без предупреждения.
Обмотавшись полотенцем, оставляю сушиться пижаму с нелепым единорогом на бельевой вешалке и возвращаюсь в опустевшую, ура‑ура‑ура, комнату. Переодеваюсь и собираю мокрую постелку. Будто мне больше нечем заняться. Теперь непонятно, когда высохнут подушки и одеяло, не говоря уже о матрасе. Сама себе двойную работу сделала, вообще умница.
Переодеваюсь и злая, да ещё и голодная, плетусь на кухню, где уже обитает местное лесное чудище. Сидит за обеденным столом, ноги забросил на столешницу, ковыряется в телефоне. Спасибо домашние штаны надел. А вот с футболками у него, видимо, напряг. Налезать перестали после того, как разнесло на стероидах?
— Что на завтрак? — спрашивает он слишком уж миролюбиво.
— Мышьяк.
— Тебе или мне?
— Тебе цианид.
— Годится, только посоли.
— Перебьёшься, — лезу в холодильник за позавчерашними макаронами и банкой тушёнки. — Я вот только жрать тебе готовить не нанималась.
— Ну должен же быть от тебя хоть какой‑то толк.
— Ну от тебя же его нет. Почему я должна на твоём фоне выделяться? — резонно замечаю, разжигая огонь на плите под сковородкой. У кого‑то кашка и яичница на завтрак, а у меня сразу по существу. Потом до ночи нормально не поем, так что лучше заправиться под завязку.
— Ты когда такая дерзкая стала?
— А ты последнее IQ когда растерял? Пока татуировки набивал?
На ногах они тоже, кстати, есть. Я успела заценить.
— Принцесса, не заговаривайся, — строго прицыкивают мне. — Лучше б сказала спасибо.
— За что?
— За то, что тебя вчера не изнасиловали.
— Твоя безмозглая макака? Вряд ли бы у него что‑то получилось. Силёнок не хватило бы.
— Ты о себе слишком высокого мнения. В любом случае можешь по этому поводу не переживать. Он больше к тебе не подойдет.
— Что так? Ему резко расхотелось мне присунуть?
— Нет, но он принял к сведению, что домогаться до тебя имею право только я.
С тяжёлым взглядом поворачиваюсь к нему.
— Сковородкой по морде давно получал?
— Один раз. От тебя же. Или тогда была не сковородка… — Илья прям задумался. — Совок?
— Садовая лопатка.
— А, точно.
— Можем освежить воспоминания.
— Знаешь, — он неохотно отрывается от телефона. — Вот годы идут, но ты не разочаровываешь. Всё такая же ядовитая. Хоть что‑то постоянно в этом мире.
— Я повторяю вопрос: втащить?
— Давай не сегодня. Мне хватило бодрого пробуждения.
— Не тебе одному, — отворачиваюсь, занимаясь зашкворчавшим маслом, на которое вываливаю слипшуюся гору макарон. Какое‑то время молчим, пока пытаюсь разодрать и обжарить это малопривлекательное месиво. — Где твой дружок?
— Ты про которого из? Один всегда со мной. Могу показать, убедишься.
Офигеть как смешно.
— Пошлостям учат в Штатах?
— Да не, это врождённое. Если ты про Огурца, он свалил. Сказал, мы слишком шумные для его гудящей кочерыжки.
— Свалил бы ты тоже куда‑нибудь, — вздыхаю я. — Достал твой бордель.
— Достал, так свали сама. Даже помогу запаковать все маечки и шортики.
Да было бы куда, с радостью. Только меня тут и видели. Но увы, я бесприданница. Дальние родственнички в своё время подсуетились и отжали у осиротевшей девчули всё, что было возможно. Только что сарафанчик в горошек и пакет с игрушками оставили. Ну и саму девчулю скинули как балласт. Кому она сдалась?
Спасибо тёте Марине, её это не напугало, и они с дядей Володей дали мне всё, что были способны. Прошло столько лет, а я так и не смогла называть их «мамой» и «папой», несмотря на то, что люблю обоих безмерно и благодарна по гроб жизни. А они и не навязывали. Даже решение по замене фамилии оставили за мной, понимая, что это то единственное, оставшееся у меня в память о прошлой жизни.
Чем я могла ответить на их доброту? Лишь быть благодарной. Именно поэтому, собственно, и поступила в МГУ на нисколько не любимый экономический. Потому что его заканчивал дядя Володя и всегда хотел, чтобы Илья пошёл по его стопам, но Князев не только послал эту идею, но и отказался в принципе связываться с институтами, чем в своё время всех просто убил.
