Глава 38. Настя
На градуснике почти 39. Как в детстве, микстура стоит у кровати на тумбочке. На лбу лежит влажный компресс. Я меняю его регулярно, шепчу про себя: «Боже, спаси, сохрани». Никогда не была сильно набожна. Но в моменты, подобные этому, возникает потребность к нему обратиться.
Динка лежит ослабевшая, влажная. Волосы липнут ко лбу. Открывает свои побледневшие губы, принимает лекарство.
- Вот, умница, солнышко, деточка, милая, - уложив, я опять накрываю компрессом горячий пока ещё лоб.
Помню, как в детстве, когда кто-то из них заболеет, у меня не хватало способностей взять себя в руки. Я – истеричная мать! Готовая сердце скормить своим детям, лишь бы только сберечь.
Илья в этом смысле всегда был спокоен, всегда мыслил здраво. И слушал врачей. Сказали, нельзя принимать аспирин, мы не будем. Сказали, нельзя сбивать жар, мы не станем сбивать. Он считал лучшим средством постельный режим и горчичник. Я же использую все варианты. От медицинских, до самых простых.
Динка лежит, обнимая мышонка. Плюшевый зверь всегда спит рядом с ней. Шерсть закаталась от времени, морда приплюснулась Динкиным тельцем. От её беззащитности, детскости, хрупкости, у меня разрывается сердце. Я сижу на постели, пытаюсь унять её жар.
- Как ты, солнышко? Голова не болит?
- Неа, - она выдыхает, закрывает усталые веки.
- Постарайся заснуть. Сон это лучшее средство, - говорю я, и глажу её по плечу. Поправляю на ней одеяло.
- Мам? – шепчет Динка, когда я уже собираюсь подняться.
Опускаюсь обратно:
- Что хочешь? Воды?
- Мам, - повторяет она и в глазах, сквозь болезненный блеск, я отчётливо вижу раскаяние, - Ты прости меня.
Я пытаюсь не плакать. Хотя у самой нарывает в груди.
- Не думай сейчас ни о чём, хорошо, - отвечаю с улыбкой. И глажу, и нежу в руках ослабевшие пальчики дочери.
- Нет, ты скажи, что простила, - настойчиво требует Динка.
Даже сквозь слабость, она всё равно настоит на своём.
- Ну, конечно, простила, - я опять охлаждаю компресс. Полотенце уже потеплело, впитало в себя жар её лба.
- И не злишься? – пытает она.
- Нет, не злюсь.
Она заболела внезапно. Ночью проснулась в горячке, позвала меня. Горло распухло, ей больно глотать. С утра вызывали врача. Оказалось, ангина.
«Догулялась?», - хотела я крикнуть. Но, глядя на дочь, передумала. Ни следа от той дерзкой девчонки, какой она стала. Моя уязвимая девочка, нежный нетронутый стебель которой сумел уцелеть, не сломаться, предстала такой, какой я её родила. Какой воспитала! И вся шелуха будто мигом слетела. И вот она снова моя. И я снова нужна ей! И меня не заменит никто.
Когда прозвучало «прости», я решила, что Динка имеет ввиду свои выкрутасы. Ночные приходы, истерики, злость. Но речь шла о другом.
- Я не думаю так. Ну… про тебя и про папу, - произносит она, глядя вниз, чтобы я не смогла различить её слёз.
Я улыбаюсь, шепчу:
- Ну, конечно. Тебе просто больно, малыш.
Как ни пытается Динка казаться сильнее, чем есть, но слезинка скользит по виску. И попытки напрасны!
Я вытираю её и касаюсь горячей щеки:
- Это пройдёт, вот увидишь. Всё будет хорошо.
Динка кивает и жмурится. Губы беззвучно шевелятся:
- Я люблю тебя, мам.
- Я тоже тебя люблю, моё солнышко, - отвечаю, сама вытираю слезинки. Хорошо, что она уже спит! Поправляю на ней одеяло. Ещё раз смотрю на своё дорогое дитя.
«Не торопись взрослеть», - умоляю я мысленно, - «Прошу, побудь ещё маленькой девочкой». Дина шевелится, плямкает губками, прижимает к груди свою серую мышь.
- Мой мышонок, - шепчу и губами касаюсь щеки.
Выхожу. Телефон на беззвучном. Сегодня четверг. Столько планов! Но всё подождёт. Есть дела поважнее. Начинаю обзвон. Сперва - Вите. Он мгновенно берёт:
- Да, Настюш!
- Витюш, ты прости, не получится сегодня приехать, - говорю, ощущая безмерную тяжесть в груди.
Голос его, озабоченный, близкий, добавляет тоски:
- Что случилось?
- Динка болеет, - говорю, и становится чуточку легче, - Ангина! Сегодня вызывали врача. Температура высокая, ночь не спала.
- Чёрт! Это плохо. Может быть, что-нибудь нужно? Лекарства? Продукты? Ты только скажи. Привезу! – он на работе, я слышу. Но, узнав о болезни, выходит туда, где потише. Волнуется, хочет помочь.
- Нет, спасибо, родной, у нас всё есть.
- Настюш, я так хочу обнять тебя, - отзывается Витя.
- Я тебя тоже… хочу, - шепчу я ему, прикрывая динамик ладонью. Хотя нужды в этом нет. Привычка таиться!
Слышу, как он улыбается:
- Мой солнечный лучик, - он стал меня так называть за улыбку, - Мне без тебя будет холодно.
- Мммм, - я стонаю от тяги к нему, - Ты не представляешь, как мне хочется к тебе, но я не могу.
- Я понимаю! Даже не думай об этом, - торопится он возразить.
Затем убеждает, что будет на связи. Что я могу позвонить ему, хоть среди ночи. И он тут же примчится ко мне! После - долго целует, ласкает словами и голосом. Я млею, кусаю губу. И прощаюсь с трудом. Словно даже один разговор даровал мне такое бесстрашие, какого не даст ни один из мужчин.
Но ещё один важный звонок ожидает на проводе. Эльдар берёт после второго гудка:
- Настя, только хотел набрать тебя. Ты на долю секунды меня опередила.
- Эль, - переняв это имя у Динки, я тоже зову его так, - Ты представляешь, Динок заболела.
- Что такое? – суровеет он.
- Ангина. Тяжёлая форма. Жар и горло болит. Не ест ничего и лежит, - я вздыхаю, сажусь на ступеньку. Лбом касаюсь перилл.
Эльдар озадачен. Но, будто забыв о своём дне рождения, учиняет допрос:
- Врача вызывали? Что сказал? Лекарства выписал?
- Да, да, - убеждаю его, - Лекарств полон дом.
- Лучшее лекарство – это постельный режим и чай с мёдом, - заявляет Эльдар.
Мёд, что он нам привёз, самых ценных сортов. Я сама его ела, как тот Вини Пух, прямо ложкой.
- Липовый самый полезный, - добавляет знаток.
