Виноград — это… это вкусно.
Давление в висках нарастало, рот пересох.
— Знаешь, Эд, я словно участвую в своем первом стендапе и умираю от страха. Ты не хочешь проснуться и улыбнуться мне? Поиздеваться надо мной? Я была бы очень рада, если бы сейчас ты насмехался надо мной. Все, что захочешь, я, правда, я не буду возражать.
Достав бутылку лимонада, которую купила по дороге, я сделала первый глоток и сощурилась от кисло-сладкого вкуса,
— Что ж…. Тебе говорят разговаривай, но не говорят, о чем. А я понятия не имею. Я бы почитала тебе, но все, что у них есть в магазине внизу, это журнал «Сделай паузу» за прошлую неделю.
В задумчивости я просидела пять минут, придумывая тему. В какой-то момент мысль о признании своего бессилия стала невыносимой. Я встала, чтобы уйти, но тут меня озарила идея.
Взяв мобильник, я поспешила на стойку регистрации.
— Простите, здесь есть Wi-Fi?
Вместо медсестры, стоял сорокалетний мужчина с добродушным выражением лица и копной седых волос.
— Тебе нельзя здесь пользоваться телефоном, милая. Wi-Fi есть в кафе, — ответил он.
— Спасибо. Я вернусь через десять минут.
По лестнице спустилась в кафе, где выстроилась очередь за сэндвичами. Я подсоединилась к интернету и начала просматривать доступные книги и закачивать их на телефон.
Вернувшись в палату, я приготовилась и нажала на новую покупку.
— Ладно, Эд, ты победил. Чертова поэзия. «Она идет во всей красе». Лорда Байрона. Звучит претенциозно, совсем как ты любишь.
Закончив первое стихотворение, я перешла к следующему. Я читала Эмили Дикинсон и Сэмюэл Тейлор Кольриджа. Я читала «Сонеты» Шекспира и «Баллады» Вордсворта. Я читала Шелли, Китса, Блейка, Милтона и Джона Донна. Я продолжала читать всю ночь. Я читала даже тогда, когда солнце давно взошло, а во рту пересохло. Я читала до тех пор, пока стало совершенно ясно, что мои усилия безнадежны. Но я все равно продолжала читать, игнорируя пульсирующую боль в висках. На телефоне осталось два процента зарядки, когда я шепотом перешла к стихам Мэри Колридж.
Мы не простились
Не успели друг на друга даже взглянуть
В последний раз.
Два мира разъединились
Разбит земной путь
Цепями жизни у нас.
Но все же мы рядом
Наши судьбы навек соединены.
Бурлящим морем
Два острова разделены.
Телефон отключился. В эту минуту я вспомнила, как в поезде по дороге в Портофино, Эд поведал мне, что любит поэзию за то, что она как нельзя лучше выражает его чувства.
«Мы не простились».
Я снова и снова смотрю на него. С тех пор как я вошла в комнату больше десяти часов назад, он не сдвинулся ни на миллиметр, не проявил ни малейшего проблеска сознания. Я смотрела на его бледную кожу, неподвижные руки, прекрасное лицо, в синяках и ушибах.
— Прости, Эд. Я сделала все, что смогла. Скоро придет твоя мама. Я вернусь завтра.
«Мы не простились».
Я собрала свои вещи, окинула взглядом комнату в последний раз. Мне будто снова шесть лет. Я у постели матери. Знаю, что она умрет, но не понимаю, что это значит. В тот день я так старалась не плакать, так старалась укротить боль в своем маленьком разбитом сердце. Это было важно, потому что бабушка Пегги очень просила меня. Она хотела как лучше, в этом нет сомнений. Но что получилось в итоге? Уверена, мама не возражала, если бы я плакала у ее постели, она бы поняла. А я с тех пор боюсь открытых проявлений чувств, всю жизнь мучаясь и страдая, держу эмоции глубоко запрятанными внутри себя.
«Мы не простились».
Я снова посмотрела на Эда, погладила его пальцы. Интуиция подсказывала мне: это наше прощание. Глубокое разочарование, невысказанное горе охватили меня в эту минуту. Впервые в жизни мне захотелось громко выговориться. Выплеснуть чувства по-настоящему откровенно, открыто и смело.
— Мне невыносимо, Эд. — Услышала я свой голос. — Не могу поверить, что больше никогда не услышу твой смех, который так люблю, не смогу держать тебя за руку, не поплаваю с тобой в озере, не выйду на прогулку. Я думаю о нашем странном и удивительном прошлом, о нашем будущем, которое… Которого не будет.
Закрыв глаза, я продолжала.
— За годы дружбы я поняла свои чувства, но похоронила их, боялась признаться тебе. Я выбрала молчание. Но сейчас, когда ты вот-вот уйдешь, исчезнешь, что останется у меня? Ничего, кроме невысказанной любви. Ты — самый важный человек в моей жизни, Эд. Я люблю тебя. Очень люблю.
Я не замечала своих слез, солеными струйками текущих по щекам. Сначала я плакала молча, но горе так велико, что мне стало легче освобождаться от него отчаянно рыдая в голос. Не знаю, как долго я плакала. Заболели глаза, живот. Я встала, решив уходить, и наклонилась, чтобы в последний раз прижать опухшие губы к его виску, вдохнуть запах, почувствовать шершавость кожи и мягкость волос. Когда я медленно подняла голову, моя большая горячая слеза капнула ему на щеку. Эд открыл глаза.
ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ
Ресторан роскошнее, чем ожидала Пегги. В конце концов, не каждый день ты отмечаешь пятьдесят лет совместной жизни. Хотя она была бы так же счастлива отпраздновать событие дома, наслаждаясь одним из жареных блюд, приготовленных Джо, но из собственного опыта знала: сегодня бесполезно убеждать в этом семью.
— Ты закажешь коктейль, бабушка? Я возьму, если ты будешь, — спросила Элли.
Внучка сегодня выглядела особенно мило, хотя мнение Пегги необъективно. Девушка была хороша в синем платье, обнажающем красивые плечи. Глаза со стрелками в стиле Одри Хепберн, делали ее невероятно гламурной.
Пегги изучала коктейльное меню. «Мартини» и «Манхэттены», «Бульвардьеры» и «Сазераки». Красивые названия, придуманные, чтобы одурманить человека.
— Не знаю, с чего начать. Я на самом деле не из тех, кто любит коктейли.
— Однажды в Париже мы их пили, ты не помнишь? — спросил Джеральд.
В то тяжелое время ее жизни именно этот мужчина, сидевший рядом, подарил ей надежду.
— Не очень. Какие?
— Смертельные, — ответил он.
Все рассмеялись.
— Может быть «Космополитен», бабушка? Разогреемся перед караоке.
Женщина знала, что внучка шутит, но все равно сделала вид, что волнуется.
— Не слушай ее, Пегги, — вмешался Эд. — Караоке не будет. Элли запретили туда ходить после того, как в прошлый раз она спела «Ветер под моими крыльями».
— Любишь меня, люби и мой чертовски ужасный голос, — сказала Элли.
— Люблю тебя. Но отказываюсь любить твой чертовски ужасный голос.
Элли покачала головой. Эд наклонился, чтобы
