на него. Он ужасно обращался с жильцами и пытался научить тому же меня. Мудак, одним словом. – Он покачал головой и сжал челюсти. – Да, он был просто ублюдком. И все же моим дядей. – Теперь в глазах Ронана стояли слезы, превратив радужки в расплавленное серебро. – Кроме него, у меня никого не было.
Ронан отвернулся, плечи его тихо сотрясались. Я подошла к нему, уткнулась в грудь лицом и обвила его руками. Он крепко обнял меня, зарывшись лицом мне в волосы. Его большое тело дрожало.
– У тебя был не только он, – дрожащим голосом проговорила я. – Есть ведь я, Ронан. И я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя. Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы это сказать.
Он отстранился, по щекам его текли слезы. Выражение лица Ронана просто разрывало сердце. Он изо всех сил пытался поверить, что не ослышался.
Я придвинулась чуть ближе и обняла его еще крепче.
– В ту ужасную ночь, когда на тебя напал Митч, ты сказал, что любишь меня. А я слишком боялась произнести это в ответ. Я пыталась свести все к минимуму и притвориться, что не чувствую того же. Но это не так. Я не могу контролировать чувства или управлять ими так, как пытаюсь справляться со всем остальным. Я люблю тебя. И мне это нравится. Я никогда не боялась больше, но и не чувствовала себя счастливее. Любовь к тебе – самое прекрасное, что мне довелось испытать.
Он нахмурился.
– Шайло…
Больше он ничего не добавил, и на миг меня охватило ужасное сомнение. Может, когда он признавался мне в любви, то просто бредил. И не имел в виду ничего подобного.
«Возможно, он даже со мной не разговаривал».
А потом Ронан обхватил мое лицо ладонями и прижался лбом к моему лбу. Он притянул меня ближе и зажмурился. А когда заговорил, голос почти не отличался от шепота, будто бы он боялся, что этот хрупкий момент может разбиться вдребезги:
– Ты лучшее, что когда-либо со мной случалось.
– Значит, ты тоже меня любишь? – спросила я, ощутив, как бешено забилось сердце, что он держал в руках. – Мне ведь это не приснилось, правда?
Он покачал головой, по-прежнему прижимая меня к себе.
– Я люблю тебя, Шайло. И не могу поверить, что ты настоящая. Господи, я все жду, что проснусь и обнаружу, что это была лишь гребаная ложь. Жестокая шутка.
– Это правда. Я здесь и принадлежу тебе, Ронан, – проговорила я. А потом он поцеловал меня, и остальные слова так и остались запертыми в сердце.
«Навсегда. Я твоя навечно».
– Холден не отвечает, – проговорил Миллер и повесил трубку. Пламя костра осветило его встревоженное лицо. – Он был сам не свой с Выпускного бала.
– Ты можешь винить его за это? – произнес я, подумав, что моя ночь с Шайло стала идеальной во всех отношениях. Для Холдена с Ривером, напротив, она превратилась в ночной кошмар. И на следующее утро, когда мы вышвырнули Чета на обочину, он даже не рассказал, насколько все обернулось плохо.
– Он уезжает из страны, – продолжил Миллер. – Об этом он тебе сказал?
– Нет. – Я внезапно ощутил тяжесть в груди. – Не сказал, черт возьми.
Это ранило больше, чем я ожидал. Мне было очень больно.
Миллер покачал головой, рассеянно перебирая струны гитары. Он вовсе не походил на парня, подписавшего контракт с крупной студией звукозаписи. Того, кто готовился поехать в Лос-Анджелес, чтобы записать свой первый альбом.
«Оба уезжают».
Это тоже причиняло сильную боль.
Час был поздний. Шайло и Вайолет ушли на вечеринку для девчонок. Близилась церемония вручения дипломов, и через неделю Вайолет собиралась в университет в Техасе.
– Все разлетаются по ветру, – прошлой ночью сказала Шайло, лежа в моей постели. – Кроме нас с тобой.
Чертовски верно. Я никуда не собирался. Я обещал приглядывать за мамой Миллера, пока он не сможет перевезти ее в Лос-Анджелес. К тому же со мной связался поверенный и сообщил, что начал разбираться с делами дяди Нельсона. Пока я буду по-прежнему присматривать за квартирами в «Клиффсайде», но, вероятно, после мне придется искать новое жилье. Найти работу и подумать о будущем.
Сейчас я не видел в нем ничего, кроме Шайло.
В конце концов Миллер решил, что пора уходить, и принялся собираться.
– Ты остаешься? – спросил он.
– Ненадолго.
– Напиши, если услышишь что-нибудь о Пэрише.
– Конечно. Ты тоже.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я сидел возле огня, вовсе не спеша уходить. Наблюдал за пламенем и слушал грохот океана. Несмотря на беспокойство за Холдена, я чувствовал себя более довольным, чем когда-либо за последние несколько лет. Любовь Шайло глубоко проникла в меня, утоляя мучительную жажду, что годами терзала меня. Я уже не жил в его тени. Впервые с момента маминой смерти я стал ближе к тому, каким хотел быть. Даже кошмары немного отступили. Время от времени я все еще просыпался, обливаясь потом, с охрипшим от крика горлом, но плохие сны приходили все реже и реже. И никогда, если рядом спала Шайло.
Я удобнее устроился в шезлонге и даже почти задремал, когда услышал приглушенное ругательство.
Пришел Холден. Он выглядел бледным, его обычно идеально уложенные серебристые волосы сейчас были в полном беспорядке. Под глазами залегли темные круги, а дорогая одежда выглядела так, будто в ней спали.
– Ocupado [21], – пробормотал он. – А я надеялся немного побыть один, Венц.
Я сел.
– Вот дерьмо. Где ты был?
Он привалился к одному из валунов, окружавших костер.
– Занят. И очень. Пришлось составить кучу планов, купить билеты на самолет, выпить водки.
Словно в подтверждение своих слов он сделал большой глоток из фляжки.
Я быстро отвернулся и поднес к губам бутылку пива.
– Ты вообще, черт возьми, собирался сказать мне об этом? Или хотел просто молча слинять?
– А это важно?
Я сердито взглянул на него.
– Да, чертовски важно.
Он отпрянул, в глазах его читалось чувство вины. И удивление. Как будто бы он все еще не мог поверить, что что-то для меня значил.
– Я уезжаю через несколько недель, – проговорил он. – После вручения дипломов. Я должен получить этот чертов документ, прежде чем ходячие мешки с гноем, известные как мои родители, лишат меня своего доверия. А потом я уеду.
– Куда?
Он пожал плечами.
– Может, в Париж.
– Ты попрощаешься с Ривером или проигнорируешь и его тоже?
– Я уже с ним попрощался. В больнице.
– И этого достаточно?
Его
