— А, тож! Мужики в Европе пошли, обратил внимание? Словно беременные! И как своими причиндалами до баб дотягиваются?
— В Штатах феминистки требуют нормальных мужиков держаться определенной дистанции, отсчет по сексдомагательству считается от 22 сантиметров в сторону уменьшения, в Европе планируют ввести от 25 сантиметров. И отчего так?
— Замеряли, наверное, — говорит Седой озадаченно, машинально почесав сокровенное.
— Мужики, дайте линейку, — поглядывая меж простыней, просит Леха.
— Они в состоянии покоя замеряли? — спрашивает Миша озабоченно.
— Кто же в состоянии покоя домогается? — удивляется Замполит.
— Тогда ошиблись с расчетами! — удовлетворенно говорит Миша — Беспредел. — Я свое хозяйство знаю!
— Вот объевропеимся, пересчитают и под нас, — мрачно замечает Сашка — Снайпер. — Твое за эталон возьмут, а, как страдать, так все будем!..
Миша довольно улыбается.
— У Миши только поверху мало — выскваживает там, а дуда его велика, этот флюгер не каждый сквозняк повернет, — занозит и тут же бальзамит Сашка.
— Ну и что? Ежеден умен не будешь, — замечает Седой. — Передых требуется.
— Этому месту тоже, — говорит Леха, не уточняя какому именно.
— Как хотите, но кальсоны байковые зимой — самая вещь!
— Да, — соглашается Миша — Беспредел. — Если незастиранные, да в размер, да байка…
— Слышь? — удивляется Замполит. — Это когда в ротах что–либо под размер выдавали? Вот поет… Прямо Айвазовский!
— Ладно, разобрались, а кальсоны, случайно никто не прихватил со службы? По сегодняшним дням — первый дефицит. Миша? Никак ты? Ну, ты и беспредельщик! Уволок кальсоны!
— А что, классная вещь, особенно зимой, — подтверждает Лешка — Замполит. — Я, когда у нас в подразделении на спортивные костюмы перешли, очень расстраивался.
— С чего это?
— Волосатость, как вы все можете наблюдать, у меня повышенная, спортивные обжигают, а еще, когда дурная синтетика, то и статистический заряд накапливаю. Вам–то что, а один раз попробовал на сборах дочку нашего зампотеха поцеловать, уж так она удачно стояла, так стояла… А… Лучше бы не пробовал!
— Шандарахнуло?
— Два раза. Сперва статистическим, потом нестатистическим.
— Она?
— Угу.
— Это не Марина ли? — удивляется Георгий, вспоминая ту, от чьей улыбки хотелось выстрелить себе в сердце. — Так ее кто только не целовал! Целоваться она мастерица, на ней все перетренировались. А что, в постель никто так и не затащил?
— Она по заму начразведки сохла, — говорит Миша.
— Иди ты! По этому сморчку?
— Ну.
— Точно?
— Ну.
— Знаешь, Михайлыч, еще раз нукнешь, я тебя ковшиком по балде.
— Ну-у? — удивляется Миша — Беспредел.
— Братцы, дайте ковшик…
— Уймись! Нашел время ковшики ломать. Дело прошлое, мужики, только давайте, как на духу, а то помру, так и не узнаю — так было у кого чего с ней?
— Кого? Чего? С ней? — раздельно переспрашивает Казак, морща лоб. — Это в смысле перепиха, что ли?
— Да ну вас, ей богу! Как выпьете, так одно и то же залаживаете! — говорит Миша — Беспредел.
— Залуживаете… — поправляет его Сашка — Снайпер.
— Каждый раз одно и то же, — ворчит Седой. — Вковал бы кузнец разуму! Об чем бы разговор не шел, а сползает. Занялись–таки лобкотомией!
— Какова девка, такова и припевка!
— Колись, Семеныч! Ты по ней давно неровно дышал!
— Две зарплаты извел, куда только не водил…
— И что? До кустов так и не довел?
— Сворачивала, и все так ловко, так аккуратно, будто это я сам…
— Ясный тень, почти по Репину.
— Михайлыч, а ты–то как? Всильвуплечил ей хоть пару раз?
— Не-а…
— Вот бестия! — восхищается «Первый» — Со всеми крутила, никому не дала. Учись, разведка!
— А ты–то сам? Не отутюжил? Понятно…
— И ты, Борисыч, не впистонил?
— Не…
— Эх ты! Чухна! Что же вы, мастера художественного флирта? Замполит, хоть ты–то? Отпердолил? Это ты у нас отставной премьер женских альбомчиков…
Лешке очень хочется соврать, но средь своих не принято.
— Полный облом, — сознается он.
Ну, если уж и сам Замполит — лучший ходок по женской части… Да, что там лучший! Лучший из лучших!
— Редкое создание, — говорит Сергей.
— Штучный экземпляр, — соглашается Георгий.
— Еще та штучка! — подтверждает Леха.
— Надо же… Так чего же ее блядью называли, если она ни с кем ни блядовала, а только раскручивала?
— Вот за это и обзывали. Втройне блядь, если обещает, а не дает!
— Не уболтали! Такие болты, а не уболтали!
Всем взгрустнулось. В делах любви мужчинам положено говорить глупости, женщинам их делать. И всегда грустно, если с умом выстроенная, продуманная наперед операция не удалась по каким–то независимым причинам. Неучтенный фактор? Переоценка сил? Вот и гадаешь теперь, расстраиваешься за неудачи давно прошедших лет.
Извилина, усмехнувшись, выносит на банное обсуждение билль, рассматриваемый английским парламентом еще в 17 веке: «Женщина любого возраста, сословия и достатка, будь то девственница, девица в возрасте или вдова, совратившая с помощью духов, румян, косметических снадобий, искусственных зубов, фальшивых волос, испанской шерсти, железных корсетов, обручей, башмаков на высоких каблуках или накладных бедер одного из подданных Ее Величества и склонившая его к браку, отныне, согласно настоящему Акту, подлежит наказанию наравне с лицами, обвиняемыми в колдовстве, а заключенный обманным путем брак признается недействительным и подлежит расторжению…»
— Соображали! — заявляет Петька — Казак.
— А что, Марина тоже пользовалась чем–нибудь, за что ее следовало сжечь как ведьму? — интересуется Миша. — То есть, с учетом сегодняшнего времени, — яки женщину?
— Без комментариев!
Хмыкает не только Леха, но в унисон не получается…
— Ишь ты — честь соблюла, — одобряет Седой. — И это в таком учебном центре, где самых отборных молодчиков собирают!
" — И чем бы был этот мир без чувства долга, без чести?» — цитирует Замполит.
— Тем, чем он является сейчас, — бурчит себе под нос Сашка — Снайпер, и хотя услышан всеми, не находится ничего сказать, делают вид, будто не произнесено, хоть, бог весть, кто и что думает — словно темная волна прошла…
Прошлое легко ругать, тяжело исправлять. Туда гонца с грамотой не пошлешь что же вы, ироды, делаете?! Да и кто ему поверит!
И только Петька — Казак, встрепенувшись, предлагает в прежнюю тему:
— Давайте сходим к бабам!
Если по мужскому делу к девкам, то семь верст не крюк. Но не с бани же?
— Пока теоретически! — поправляет «Первый», вспомнив, что до ближайшей дойки напрямик километров двадцать, большей частью лесом, потом полями, заросшими самосевкой так плотно, что не проломиться, да и на той дойке осталось, что баб, что коров, да и те похожие — пока дотопаешь, можно по ночному делу и попутать.
Как сказал Гоголь в «Тарасе Бульбе», описывая знаменитое совещание казаков Запорожской Сечи: «Пьяных, к счастью, было немного, и потому решились послушаться благоразумного совета…»
— «Шестой»! Тебе удивлять!
— К новой форме, специально для ведущих военные действия в Ираке, теперь положены световые отражатели на спину.
— Что? — не понимает Седой.
— Кругленькие такие, очень похожие детишкам на ранцы лепят, чтобы машина на них не наехала.
— Хохмишь?
— Ни полграмма! Чтоб мне одну воду пить! — клянется страшной клятвой Замполит.
— Я тоже слышал, — подтверждает Сергей — Извилина. — Есть основания.
— Охренели пиндосы? Демаскирует же!
— По некоторым данным… Хотя, черт знает, что за данные! — признает Извилина. — Более половины всех потерь в Ираке от огня своих. Но сами сознаются лишь в 25 процентах.
— Тоже не хило!
— Что–то я немножко перестаю понимать современные войны, — вздыхает Седой. — Может, счеты сводят?
— Ага! — восклицает Леха. — Дедовщина! Молодые «дедков» отстреливают! Дорвались!
— Не понимаю, — говорит Седой.
— Некоторые вещи там, действительно, трудно понять. Вот, к примеру, обстреляли машину итальянской корреспондентки. Американский патруль обстрелял.
— Ну и что?
— Не торопи. В машине пятеро. Погиб итальянский спец, прикрывающий журналистку. Стоит почтить память, как бы мы к этому не относились — человек достойный, свою работу сделал — прикрыл. Журналистка жива, легкое ранение, еще пара спецов, что с ней ехали — эти оцарапаны, и местный иракский шофер тоже, может даже стеклом. В машине — 400 пробоин…
— Ахтеньки!
— Это что за стрельба такая?
У Седого едва ли не пар из ушей.
