Вдруг она услышала топот. Сначала подумала — ищут ее, но потом поняла, что при поисках так не ездят. Кто-то гнал коня в галоп. Не успела подумать, из тумана показалась голова человека, затем весь всадник и его конь. Человек то и дело оглядывался, конь мчался быстро, а за ним растекались рваные нити белесой пряжи тумана.
Ольга спряталась за каменную бабу, и всадник поскочил бы, не заметив ее. Но когда он проезжал мимо кургана, девушка узнала в нем дружинника из охраны. Она выскочила из-за укрытия и крикнула. Всадник рванул поводья, и конь, вскинувшись на дыбы, остановился. Выбивая копытами землю, лошадь вымахнула на курган, и всадник не то с досадой, не то с удивлением крикнул:
— Зачем ты здесь?!
— Заблудилась. А ты разве не меня ищешь?
— Кто мог знать?..
— Куда же ты скачешь?
Парень махнул рукой, соскочил с коня и сказал как бы самому себе:
— Видно, бог не велит, видно, не судьба.
Ольга не осмелилась больше спрашивать дружинника, а он молча сел на камень, обдумывая что-то.
Ольга примечала этого человека и раньше, не раз они обменивались взглядами, но поговорить им не пришлось. Парень выделялся среди других. Все дружинники князя были рослы, но этот был и рослее, и могучее. Широкие плечи, сильные руки, легкая походка... Густые брови, нос с горбинкой придавали его лицу суровость, но в глубине глаз скрывалась неистощимая доброта, она, такая доброта, бывает только у людей сильных и честных.
Русые волосы, бородка и прядь, падающая на лоб, придавали лицу особую привлекательность.
Ольга догадалась, куда скакал всадник. Отец не раз рассказывал, что провожает его обоз дружина князя Соколецкого и что состоит она более из его холопов, а живется тем холопам не сладко. Этот, конечно, тоже холоп и вздумал он убежать от своего князя.
— Как тебя зовут?
— Василько.
— Бежать от князя надумал? — тихо спросила Ольга.
— Догадливая ты.
— Ну и беги. Я не выдам, не скажу.
— Пропадешь тут.
— Найдут.
— Пока солнце взойдет — роса очи выест. Разве не знаешь — Диким полем сии места зовут. Здесь мужику в одиночку и то страшно, а ты... Такая красивая. Мало ли мечется злых людей по степи. Пока найдут...
Дружинник ловко вскочил в седло, подал ей руку, вознес легко ее над конем и посадил впереди себя.
И с этого мига, Ольга помнит хорошо, развязалась в ее душе какая-то завязочка и вошло туда неизъяснимое, сладкое чувство привязанности к этому человеку. Она всецело доверилась парню и знала, что своей мощной грудью прикроет он ее от любых невзгод, его сильные плечи не согнутся под любой житейской тяжестью, и если полюбит он ее, то будет любить всю жизнь.
Ольга плохо помнит, о чем говорили они в этот предрассветный час по пути в лагерь. Да и не это было важно. Про любовь не было сказано ни слова, но Ольга понимала — все, что говорилось, говорилось об этом.
Возвратились они, когда лагерь еще спал. Так никто и не узнал в это летнее утро, что Ольга заблудилась в степи, а холоп Василько хотел было утечь в Дикое поле.
Весь год Ольга вспоминала об этой встрече и вот теперь, через несколько часов пути, она снова приедет в имение князя Соколец- кого и, может быть...
От предчувствия радостной встречи ныло в груди.
Там, где Южный Буг пересекал границу Речи Посполитой и уходил через Дикое поле в море, над самой рекой стояла старая крепость Соколец. Князь Данила, теперешний владетель крепости, память своих предков чтит свято. Две главные башни названы в честь первых князей: одна башня Глебова, другая Иванова.
Весной князь был позван к соседу шляхтичу Чапель-Чернецко- му и возвратился домой лишь спустя месяц. С князем, во главе отряда вооруженных конников, приехал старший сын шляхтича Август.
В начале лета, по слухам, ожидался набег, и потому лишняя сотня воинов была очень кстати.
Вечером князь принимал еще одного гостя. По пути заехал к нему сурожский купец Никита Чурилов с дочкой. Повозки с товарами завезли за крепостные стены, парубков разместили во дворе, а самого купца и Ольгу князь позвал на ужин в свои хоромы. Пан Август поглядывал на Никиту косо —ему было не по душе, что князь ставит этого москаля рядом с ним и привечает, как равного ему — ясновельможному пану Чернецкому. Ужинать начали с молчания, но когда по знаку Никиты слуга внес бочонок фряжского вина, пан Август подобрел. Выпили сначала за хозяина, потом пили за пана Августа, за удачную торговлю сурожанина.
— Хорошо ли доехал? — спросил князь Никиту.
— Доехал, слава богу, благополучно.
— Говорят, татары в Диком поле балуются?
— Нет, все было тихо. У меня провожатые были из татар.
— Это плохо,— заметил пан Август.
— Почему же плохо? Среди татар есть честные люди.
— Я не о том. Когда в Диком поле тихо —жди грозы. Если рыскают шайки, с этим мириться можно. А уж коль шайки исчезли — жди большого набега.
— Что верно, то верно, Никитушка,— согласился князь Данила.— В большой тревоге пребываем мы ныне. Холопы бегут, крепость моя ветшает, рать большую держать — сил нет. Худо живем, ой как худо.
— А я на тебя, было, большую надежду питал. Думал, ты дашь мне провожатых, как ранее.
Князь долго молчал, потом сказал:
— Провожу. Хоть не далеко, но провожу.
— А я бы не советовал,— начал было говорить пан Август, но князь перебил его:
— Я, слава богу, еще хозяин здесь и советовать мне...
— Да я, князь, не тебе, а гостю твоему ехать далее не советую. И головы лишишься, и товаров. Быть может, вам не ведомо, а я знаю — татары большой набег на москалей замыслили. Ихний хан
Менгли с нашим крулем Казимиром в дружбе пребывают, и при дворе о набеге уже говорят давно... Я бы на твоем месте от дружины ни одного воина отрывать в провожатые не посмел.
— Ты бы не посмел, а я посмею! — воскликнул охмелевший князь.— Позовите сюда Ваську-огнишанинаЧ
— Прости, князь,— пан Август поднялся,— я пойду на покой. Утром на свежую голову поговорим.
— Вольному — воля,— сказал князь вслед Августу.— Не люблю сего спесивого поляка, не люблю,— добавил он, когда пан вышел.
— Привечаешь зачем?
— Нужда, Никитушка, нужда. Москва, мой друг, ой как далеко, а пан Чернецкий — мой сосед. Слышал его слова — круль ихний с ханом в дружбе. В случае чего, у него заступу просить придется. А вот старший дружинник мой. Подойди сюда, Василько!
К столу приблизился высокий, статный парень, поправил висевшую у пояса саблю, поклонился.
— Узнаешь гостя?
— Узнаю, государь мой.
— Надобно его проводить на сей раз до Днепра, до порогов. Сколько дружинников сможем выделить?
— В прошлый раз две сотни ходило.
— Ныне, пожалуй, сотней обойдешься. Снова сам поведешь. Да ты на меня смотри, чего на девку глаза пялишь?! — Князь ударил по столу ладонью.— Иди, готовь дружину! Когда, Никитушка, выехать думаешь?
— Медлить нельзя. Завтра утром.
— Верно решил. Слышал, ты? Завтра утром!
— Исполню, государь мой.
— Иди. И вот еще что. Разыщи княжича — пусть утром зайдет.
Василько кивнул головой, направился к выходу.
— Подожди,— князь глянул на Ольгу,— ты, поди, устала с дороги? Иди отдыхай. Проводи, Василько, гостью ко княгине, ей спать пора.
Ольга вышла из-за стола, поклонилась, поблагодарила князя за хлеб-соль и вышла вслед за дружинником.
— Ты сына моего, Вячеслава, помнишь?
— Как же. Хороший парень.
— Женить пора. Стар я становлюсь.
— За чем же дело?
— Я к тому речь завел — не породниться ли нам, Никитушка? Приглянулась мне твоя красавица.
— Подумать надо. Уж очень нежданно-негаданно.
— А что тут думать? Неужто мой Вячеслав...
— Не к тому сказано. Я ведь помню его совсем юным и потому помыслить о нем как о женихе не мог. Но ежели...
А Ольгу, как глянула на вошедшего дружинника, сразу кольнуло чем-то острым в сердце. Теплая волна радости нахлынула в грудь, разлилась по всему телу, когда узнала, что снова поедет этот пригожий парень их провожать. И еще больше обрадовалась, когда князь предложил ей идти на отдых.
Василько ждал ее на крыльце. Ольга прошла мимо него и медленно стала спускаться по ступенькам, слегка касаясь левой рукой перил. Потом остановилась, глянула через плечо на дружинника, рассмеялась. Василько нахмурился и отвернулся от лунного света, чтобы гостья не заметила его смущения.
